не разольешь: привыкли они друг к другу и даже представить себе не могли, как это раньше они жили врозь.
Так же, как недавно Циины родители, родители Цисаны тоже приехали на другой же день после ее решения остаться. Были они не на шутку сердиты и возмущены. Но, убедившись, что дочь вовсе не собирается выходить замуж без их согласия, смирились.
Родители часто наведывались в гости к своим дочерям. Приезжали они, разумеется, не с пустыми руками. Антон и Уча в каждый их приезд приходили на ужин к своим невестам, и те щедро угощали их мингрельскими и гурийскими яствами. Антон давно уже привык к острым и вкусным грузинским блюдам и с удовольствием расправлялся с ними вместе со своими друзьями.
Каждое воскресенье Уча и Антон проводили в Поти со своими невестами.
Три дня дождь лил не переставая.
Гудуйя Эсванджия, лежа в постели, смотрел в окно, за которым колыхалась плотная черная завеса дождя.
Потоки воды с огромной силой обрушивались с крыши. Земля была сплошь залита водой, она уже не могла впитать, принять в себя такое количество влаги. Вода со всех сторон подступала к хижине и покрыла уже земляной пол балкона.
Гудуйя лег навзничь, положив под голову руки, и старался не смотреть на завесу дождя. А за ней ничего было не видно — сплошная мгла. Слышался только шум дождя и рокот экскаватора.
Это был голос Учиного «Комсомольца». Этот голос Гудуйя услышал впервые месяц назад. Тогда и «Комсомолец» был еще далеко от хижины, и его лязг и грохот едва слышались. Но Гудуйя услышал: слух у него был по-звериному остер.
Теперь машина вплотную подошла к хижине, и ее отчетливо было слышно даже сквозь шум ливня. Главный канал должен был пройти через хижину Гудуйи. Но это мало волновало Гудуйю. Он примирился с этим еще тогда, когда впервые услышал от Серовой, что новая трасса пройдет именно здесь. И сейчас еще не мог взять в толк Гудуйя, почему легко смирился он с такой новостью. Ведь это значит, что он навсегда должен распрощаться со своей хижиной. И почему он поверил той, чужой женщине, что это необходимо? И какое ему было дело до их нужд, до их канала? Непонятно.
В этот проливной дождь на всем массиве работало лишь два экскаватора — Учи и Антона. Даже сваны, которым дождь всегда был нипочем, и те не высовывали носа из бараков.
Скрежетал, лязгал экскаватор Учи. У него не было сменщика, и он один работал две смены. Работал, чтобы побыстрее получить землю. Это напоминало Гудуйе его молодость: «Уча добудет счастье своим трудом и умением. И я не щадил живота своего, но путь к счастью был закрыт мне. Вот и привела меня моя дорога в эту глухомань, привела и заживо похоронила». Двести шестьдесят дней в году, а то и больше поливали хижину Гудуйи нескончаемые дожди. Иногда по месяцам не выходил он из своей берлоги, видя лишь черную завесу дождя за окном.
Двенадцати лет остался сиротой Гудуйя. Не было у него ни родных, ни близких, не было ни скота, ни земли. Одна лишь полуобвалившаяся землянка. Никто не пригрел, не приютил сироту.
Мальчонку взял в батраки князь Дмитрий Чичуа. Три его сына учились в Кутаисской классической гимназии. Дома оставалась лишь дочка Дмитрия — Джуна. Родители решили не отдавать Джуну в школу и дать ей домашнее образование.
Родители души не чаяли в девочке. Была она красивой, капризной и избалованной всеобщим вниманием и почитанием. С соседскими детьми она не водилась, впрочем, ей этого и не дозволяли. Из всех своих сверстников она признавала лишь Гудуйю.
Джуна была не по годам рослой, поэтому на первых порах Гудуйя сторонился и даже побаивался господской дочери, но постепенно, покоренный ее зрелой красотой, привязался к ней. Все ее капризы он исполнял беспрекословно: учил ее кататься верхом, водил с собой на рыбалку и охоту. У Джуны был прекрасный голос, и застенчивый, скрытный Гудуйя, вдруг осмелев, стал подпевать ей.
Ни дня не могли они прожить друг без друга.
Мать Джуны Ивлита была недовольна дружбой дочери с Гудуйей. Пока они еще дети, говорила она, но кто знает, во что перерастет их чистая, детская дружба годов эдак через пять-шесть. И поэтому она прилагала немало усилий, чтобы помешать им быть вместе. Ивлита взваливала на плечи четырнадцатилетнего подростка столько работы, что ему даже вздохнуть было некогда.
Но Джуна словно тень ходила по пятам за Гудуйей. Рано созревшую девочку неодолимо тянуло к сильному, литому телу подростка, каждое его движение вызывало в ней сладостное томление, а его сверкающие черные глаза сеяли тревогу в ее душе.
Шли годы. Шестнадцатилетняя Джуна налилась и округлилась под стать девятнадцатилетней. Она уже не ходила купаться вместе с Гудуйей. Нельзя сказать, чтобы она не желала этого, но боялась и себя и конечно же Гудуйи. Да если бы даже и не боялась, все едино мать ни за что не отпустила бы ее. И Гудуйя не пошел бы с ней. И Гудуйя боялся. Боялся Джуниной крутой груди, гибкого, тонкого стана и широких бедер. При одном ее виде сердце Гудуйи бешено колотилось, норовя выскочить из груди.
Джуна прекрасно видела это. И Гудуйя не раз замечал, что девушка, едва завидев его, заливалась румянцем и глаза ее блестели.
Они понимали, что неминуемо наступит день, когда они, не в силах сдержаться, признаются друг другу в своих чувствах. И поняв это, стали старательно избегать друг друга, усугубляя тем самым неодолимую тягу к близости.
В один из жарких осенних дней князь с женой отправились на поминки, забрав с собой прислугу. Батраки работали кто в поле, кто в винограднике. Дома осталась одна Джуна. Гудуйя собирал «изабеллу» в винограднике.
Джуна лежала на балконе. Пестрое ситцевое платье с глубоким вырезом плотно облегало ее голое тело. Мысли ее были заняты Гудуйей. Она знала, что он собирает «изабеллу», и всячески старалась отогнать от себя мысли о нем. Но Гудуйя упорно стоял перед ее глазами. Не в силах совладать с собой, она быстро вскочила, бегом одолела лестницу и, проскользнув в калитку, оказалась в саду.
Заслышав скрип калитки, Гудуйя затаил дыхание и укрылся за густой листвой.
Джуна, запрокинув голову, бегала по саду, пытаясь разглядеть Гудуйю за ветками, тяжелеющими от гроздьев изабеллы. Нежный,
