но при тех новостях, что приходили из красной России, у них и сомнений не было, что та не выживет. Вот только спустя два с половиной года, неожиданно пришло письмо, в котором говорилась, что девочка жива и находится в Красноярске. Все ее мечты, которыми она жила все это время и уже наполовину ставшие явью в ее мечтах, рассыпались в одночастье, и тогда она решила, что пришла пора действовать. Она сумела найти общий язык с доверенным человеком банкира, его секретарем, которому было обещаны, если все хорошо закончится, пять миллионов долларов. Их договор был официально заверен и сейчас лежал у нотариуса. Именно через секретаря они узнали, что девочка появилась в Москве, и туда сразу же отправился младший сын, с двумя нанятыми боевиками, бывшими царскими офицерами. Ему было поставлено условие, что когда он найдет в Москве девочку, то должен был дать им телеграмму или телефонировать и тоже самое сделать в случае ее смерти. Неизвестно по какой причине, но он ничего не сообщил родным. О его гибели они могли только догадываться, так как чекисты засекретили это дело и в газеты ничего не попало, за исключением пары невнятных заметок на тему о разгуле преступности в Москве. Когда Заварзин узнал, что девочка снова пропала, с ним случился новый приступ. Оклемавшись, банкир полностью перешел под контроль врачей. Сергей последние две недели жил в Варшаве, ожидая весточки от брата и готовый, если потребуется, сразу пересечь границу, но он никак не ожидал неожиданного звонка Стойчева. Секретарь, истерически крича, потребовал от Сергея, чтобы тот прямо сейчас решил вопрос, иначе им всем не жить. Времени, чтобы кого-то нанять у Морошкина просто не было, а решиться на убийство, вот так сразу не смог. Его сомнения и колебания как раз и стали причиной, по которой он появился в отеле только спустя четыре часа.
ЭПИЛОГ. СПУСТЯ ТРИ НЕДЕЛИ
Мы сидели недалеко от сцены, за столиком, недавно открывшегося дорогого ресторана "Столица", одетые в темные костюмы от парижского портного, а на наших белых сорочках резко выделялись галстуки-бабочки. Оркестр играл легкую, ненавязчивую музыку. В воздухе висел дым от папирос и сигар, смешиваясь с запахом женских духов. На стенах между картинами с видами Варшавы, Парижа, Берлина и других европейских столиц, неярко горели лампы, и в этом легком полумраке официанты скользили словно бесплотные тени. Плотно поужинав, мы сейчас пили кофе и разглядывали посетителей ресторана.
Я сделал глоток кофе, потом поставил чашку на стол и спросил Власова: - Как вам Варшава?
- Красивый город, но Париж мне пришелся больше по душе, - бывший царский офицер медленно обвел взглядом зал шикарного ресторана, изредка задерживая его на красивых польках. - Здесь очень много красивых женщин, вы не находите?
- А как же Ольга? Уже в прошлом? - с усмешкой глядя на Власова, спросил я.
- Ольга? Скажу сразу: ей все эти европейские барышни в подметки не годятся. Слабые, изнеженные, инфантильные. А она сильная, умная женщина, а про ее темперамент я просто молчу. Как вспомню наши жаркие, сумасшедшие ночи, так сразу томление начинает заползать в душу, - он неожиданно замолчал, глядя мимо меня, в пространство.
"Прекрасно тебя понимаю тебя, мой друг, - про себя усмехнулся я, а сам сказал:
- Может это любовь? Ваш друг, Петр Сергеевич, сумел же найти свою половину.
- Мне сорок лет, а я только и умею, что воевать. Благодаря вам, Саша, у меня сейчас есть неплохой капитал, но при этом нет ни малейшего желания жить обычной жизнью. А Оле, как и любой другой женщине, нужна семья. Муж, который каждый день уходит на работу, а вечером возвращается домой. Дети. Летняя дача... - несколько секунд он молчал, потом вдруг неожиданно сделал вывод. - Нет, из меня плохой глава семейства получится.
- У вас же был опыт. Вы же были женаты, - несколько удивился я его словам.
- Да. Был. Вот только мы с Лизой поженились за полгода до войны, так что полноценной семейной жизни у меня почти не было. Я тогда только поручика получил. А служба... она и есть служба. Казармы, караулы, маневры. Потом война с германцем, следом гражданская.... Год за границей. А когда вернулся.... Я жив, а их... нет. Кelner! - и он махнул рукой, подзывая официанта.
- Что угодно господам?
- Вы водку будете? - спросил меня Власов.
- На сытый желудок как-то не хочется, - отказался я.
- Тогда двести грамм водки.... А к ней принесите... бутерброд с черной икрой, - стоило официанту отойти, как Владимир решил объяснить свой неожиданный заказ. - Давно меня так не цепляли воспоминания.
Я не стал ничего говорить. Воспоминания - личное дело каждого, поэтому если хочется Власову ностальгировать, ради бога. Какое-то время мы сидели молча, вспоминая каждый свое. Мое прошлое в этой жизни укладывалось в несколько месяцев, но самые свежие воспоминания, по большей части, были связаны с Сашенькой. Наверно поэтому на память пришел последний разговор с Николаем Заварзиным, а до этого было трогательное прощание с Александрой, которую теперь везде сопровождала няня и женщина- телохранитель. Когда мы собрались уезжать, нам устроили торжественный ужин, где хозяйкой выступила Сашенька. Было сказано много теплых слов, потом девочку увели спать, а хозяин пригласил нас в свой кабинет. Он в который раз поблагодарил нас за спасение ее внучки, после чего сказал:
- Я никак не мог предполагать, что мои близкие люди оказались способны на такое низкое и подлое преступление.
- Ради больших денег люди и не на такое способны, Николай Васильевич, - философски заметил Власов, крутя в пальцах бокал с коньяком.
- Но вы же не поддались их влиянию.
- Наверно потому, что мы люди чести, как не смешно это звучит в наше время. Вы мне лучше скажите: нашли ваши детективы секретаря?
- Нет. Они проследили его путь до Марселя, а там, я полагаю, он сел на пароход. Он у меня больше трех лет работал, умный, исполнительный.... А как оказалось, змею на груди пригрел. Впрочем, что про него говорить, когда родная сестра вон что замыслила.... Как можно решиться невинную душу погубить? Как ей такое в голову могло прийти?
- Так накажите их по всей строгости закона, - посоветовал Власов.
- Думал
