— Марджори! — закричал он. — Марджори, это я, Джон!
Стук каблуков, лязганье цепочки, и задняя дверь открылась.
— Нельзя так делать! — пожаловалась она. — Господи, со мной чуть не случился сердечный приступ. Ну вот, а теперь я не могу найти эту проклятую свечу. Она упала куда-то на пол. — Марджори закрыла за ним дверь. — Я достану другую.
В темноте он слышал, как она возилась, хлопала дверцами шкафа. Под ногой у него захрустело, похоже, стекло. Он почувствовал запах виски. Она никогда раньше не пила виски. Оранжево вспыхнула спичка. В слабом свете свечи их тени поползли по кухонным стенам.
— Господи, ну почему ты не можешь зажечь несколько свечей?
— Потому что они могут стать дефицитом, как многое I, другое в стране.
— Где дети?
— Боже мой, Джон, они у моего брата. Я тебе это уже говорила. Дети скучали дома, и я подумала, что им будет веселее с их кузенами. Кроме того, они смогут собирать урожай, если дождь его полностью не смоет.
Марджори наклонилась, чтобы собрать осколки. Джон хотел спросить насчет обеда, но затем решил поставить вопрос потактичнее:
— Ты уже поела?
— Нет, — она захихикала. — Я свой обед выпила.
Меньше возни.
Этот смешок напомнил ему прежнюю, веселую и энергичную Марджори. Странная вспышка чувств заставила : его потянуться к ней и взять за руку. "
— Ч-черт! — Он отдернул руку и прижал к губам палец, порезанный осколком стекла.
— Глупый, — сказала она зло. — Ты что, не видел, что я делаю?
Она выбросила осколки в мусорный бачок и вытерла пол губкой.
— Раньше ты никогда не пила виски, — проговорил Ренфрю, наблюдая за женой.
— А так быстрее. Я понимаю, о чем ты думаешь. Ты боишься, что я становлюсь алкоголичкой. Но я знаю, когда следует остановиться. Я выпиваю, чтобы сгладить острые углы жизни.
— А как насчет еды?
— Пожалуйста. Можешь открыть банку фасоли и подогреть на газу. Или взять сыр в кладовке.
— Знаешь, это совсем не смешно: приходишь домой дождливым вечером, а в доме темно и холодно и даже нет обеда.
— Не понимаю, почему ты в этом винишь меня. Что я должна делать? Жечь мебель? И вообще, впервые за последнее время ты пришел домой рано. А раз ты меня не предупредил, то вряд ли можешь рассчитывать на то, что обед к твоему приходу будет готов. Джон, ты себе даже не представляешь, как трудно сейчас покупать продукты. Приходится часами стоять в очередях, а когда подойдешь к прилавку — там уже практически ничего нет.
— Я не знаю, Мардж, ты всегда что-то придумывала. К тому же мы в лучшем положении, чем другие: у нас огород, и цыпленка можно зарезать.
— Господи, Джон! Иногда мне кажется, что ты отсутствуешь месяцами напролет. Цыплят украли давным-давно. И я помню, что говорила тебе об этом. Что касается овощей, то я должна ползать, выискивая оставшиеся одну-две картофелины, когда вся земля превратилась в болото. Сейчас ведь конец сентября.
Неожиданно зажегся свет. Зафыркал холодильник. Они заморгали — двое людей, почти враждебно смотревших друг на друга. В наступившем молчании Джон потирал руки.
— Умерла мать Хитер, — без перехода объявила Марджори. — Это счастливое избавление. Совсем не то, что с Грэгом Маркхемом. Невозможно поверить, что он мертв. Он всегда казался таким жизнерадостным. А Хитер и Джеймс остались без работы.
— Хватит с меня плохих новостей, — проворчал Ренфрю и скрылся в кладовой.
Глава 26
Марджори надеялась, что Джон скоро придет домой. Всю последнюю неделю он работал за полночь. Она провела рукой по волосам, взглянула на пустой стакан. Хватит. Она уже приложилась три раза. Может быть, именно так и становятся алкоголиками? Она резко вскочила, включила на полную громкость радио и стереопроигрыватель. Комната взорвалась какофонией звуков: джаз-банд соревновался с трио певцов, исполнявших что-то на латыни. Создалось некое подобие жизни. Марджори снова прошлась по первому этажу и включила все лампы. Черт бы побрал эту экономию! Она очень разнервничалась и с трудом фокусировала зрение. В конце-то концов, ради чего оставаться трезвой? Она взяла стакан и направилась к шкафу.
На полпути ее остановил какой-то необычный звук. Отчаянно залаяла запертая в ванной комнате Лотти. Марджори помешкала, а затем выключила радио и стерео. Теперь она совершенно отчетливо услышала звонок в дверь. “Кто бы это мог быть?..” — подумала она, стоя посреди комнаты. Звонок прозвенел снова. Потом раздался стук. Господи, ну и глупая же она! Неужели грабитель станет звонить и стучать? Наверное, это свои. Наконец пришел кто-то, с кем можно провести вечер и поговорить. Сквозь матовое стекло двери она увидела силуэт мужчины. Ее снова охватила паника. Где-то вдалеке прогремел гром. Марджори глубоко вздохнула, прислонилась к косяку и спросила настолько спокойно, насколько могла:
— Кто там?
— Ян Петерсон.
Какое-то время она недоуменно смотрела на дверь, плохо соображая. Потом медленно сняла цепочку, отодвинула засов и открыла дверь. Волосы у Петерсона торчали в разные стороны, куртка измята, галстука не было вовсе. Она смутилась, представив, как выглядит сама: в стареньком легком платье, волосы спутаны, в руке стакан. Марджори пригладила платье липкой ладонью и спрятала стакан за спину.
— О, мистер Петерсон, к сожалению, Джона нет дома. Он.., хм.., работает сегодня вечером в лаборатории.
— Да? А я надеялся его застать.
— Проходите.
Неожиданно по двору с воем пронесся сильнейший порыв ветра, осыпав Петерсона листьями.
— Ox! — воскликнула Марджори.
Петерсон машинально вошел внутрь и захлопнул дверь.
— Господи, вот это ветер! — сказала она.
— Надвигается шторм.
— Как вы доехали?
— С трудом. Мне пришлось пролежать несколько дней теле к югу отсюда. Поправившись, я решил заехать к I и узнать, нет ли у Джона чего-нибудь нового.
— Боюсь, что ничего нового нет, мистер Петерсон.
— Пожалуйста, называйте меня Ян.
— Хорошо, Ян. Джон пытается раздобыть топливо для энергетической установки лаборатории. Он говорит, что не может больше полагаться на коммерческое обслуживание. Это отнимает у него много времени. Но я знаю точно, что он продолжает передачу.
Петерсон кивнул.
— Очень хорошо. Я полагаю, это все, на что можно рассчитывать. — Он улыбнулся:
— Знаете, я только наполовину верил в то, что это может быть выполнено.
— Но разве все еще нельзя? Я хочу сказать…
— Думаю, мы не все понимаем в этом процессе. Должен признаться, что я в основном заинтересовался этой работой потому, что она сама по себе представляла хороший кусок науки. Вероятно, это моя последняя индульгенция. Игра в карты на обреченном “Титанике”. У меня было время обдумать все в течение последних нескольких дней. Уезжая из Лондона, я решил, что уже выздоровел, но болезнь меня не отпустила. Я пытался попасть в больницу, но не смог. Нет мест. Поэтому я остановился в отеле долечиться. Лечился голодом, а чтобы отвлечься, раздумывал над экспериментом.
