– Докажи, – холодно ответил Уэйд. – Я тебя предупреждаю, Берт: держись от этого дела подальше. Продолжайте, молодой человек.
Маннеринг снова обрел подчеркнутое хладнокровие.
– Да, конечно. Итак, мистер Деннисон – он и есть тринадцатый свидетель, о котором упоминал мистер Уэйд, – впустил меня и вместе со мной по черной лестнице поднялся к дверям квартиры мистера Холмса. В ней никого не было, но я увидел некоторые свидетельства, которые привели меня к убеждению, что компания тем не менее отправилась в музей. Было около одиннадцати часов. Я спустился вниз, поговорил с мистером Деннисоном и пешком направился в сторону музея. В нем стояла темнота. Все же я почувствовал, что все остальные находятся в здании, и стал громко стучать в двери. От этого занятия меня отвлек полисмен. Он неправильно истолковал мои действия, но я, естественно, не мог объяснить, что мистер Уэйд – прошу прощения, сэр, – некорректно поступил с уважаемым гостем доктором Иллингуордом, и послал меня извиниться перед ним.
Маннеринг снова улыбнулся, но брови его сошлись на переносице, и он смотрел с такой любезностью, что она была равносильна насмешке.
– Думаю, это все. Кстати… вы собираетесь меня арестовать?
– Эта формальность, – сказал комиссар полиции, с интересом глядя на него, – доставила бы мне большое удовольствие.
Старик наклонился вперед; лицо его сияло неподдельной радостью.
– И вы собираетесь это сделать? – спросил он. – Отлично! Итак – кто из вас, джентльмены, хочет заключить со мной пари?
И снова его идиотское хихиканье словно окатило нас холодной водой. Он позволил себе расхохотаться.
Через три недели Большое жюри отвергло представленное обвинение.
* * *
Итак, Фелл, я подошел почти к концу своего повествования. Теперь вы поймете заявление, которое я сделал в самом начале. Никто не собирался бить себя в грудь, проклиная несправедливость или глубоко сожалея о гибели Пендерела, хотя кое-кто из нас счел это убийство серьезным укором в адрес тех, кто воспользовался склонностью Мириам Уэйд к розыгрышам. Но в целом вся эта история стала для нас серьезным ударом, который нельзя было спускать. Вы понимаете, в каком мы оказались положении.
Мы не могли привлечь к суду ни Маннеринга за убийство, ни Уэйда за лжесвидетельство. Мы не сомневались, что рассказ о пребывании Маннеринга в ресторане был сознательным враньем от начала до конца. Мы были убеждены в этом – и, судя по вашему кивку, Фелл, вы тоже в этом не сомневаетесь. Тем не менее, все наши упорные старания не смогли опровергнуть показания единственного свидетеля. (Кстати, именно тогда Джефф выдвинул против нас обвинение – будто бы мы пользовались методами допроса третьей степени, включая избиение кусками резинового шланга. Это было асболютной неправдой, и первый раз в жизни мне жутко захотелось пустить в ход именно отрезок резинового шланга.) Имея под рукой целый полк адвокатов, заботившихся, чтобы он не оговорился, старик прозрачно намекнул газетчикам, что в основе обвинения лежит лишь наше злобное желание скрыть свою некомпетентность и заставить общество поверить, что такое дело вообще существует.
Что же мы могли предпринять? Маннеринг был практически выведен из дела, и мы не могли сделать поворот «все вдруг» и выдвинуть обвинение против девушки, пусть мы и не сомневались в ее сопричастности. Кто бы ни был виновен, все дело держалось на Маннеринге. Мы были связаны по рукам и по ногам – и старик это прекрасно понимал. Этот каркающий шарлатан, который никогда в жизни не признавал своих ошибок, просто перехитрил нас и обвел вокруг пальца. Даже сэр Герберт, его старый друг, был глубоко раздосадован.
Вот поэтому мы и потратили целую ночь на разговоры. Не то чтобы мы были озабочены желанием обязательно привлечь к суду убийцу Пендерела, хотя и он был живым и чувствующим человеческим существом. Но это старое исчадие ада открыто хвастается, что запросто может взять закон к ногтю, а это уже неприятно. Нам пришлось обратиться к вам как к последней надежде – пусть и без особой веры в успех. Ведь вы, как и мы все, не сомневаетесь, что Маннеринг совершил убийство, а Уэйд пошел на лжесвидетельство. Но каким образом их можно загнать в угол?
Все это происходило более трех месяцев назад, и не осталось почти ничего, что можно было бы прибавить к нашим выводам. Мы продолжали внимательно следить за всеми участниками этой истории и знали, чем они занимаются. И вот что может заинтересовать вас. Через месяц после того, как Большое жюри отказалось направить дело в суд и шум вокруг него стих, Мириам и Маннеринг расстались. Скорее всего, по обоюдному согласию. Маннеринг отправился в Китай – на этот раз достаточно богатым человеком. С помощью тайных источников мы выяснили, что старик пополнил его счет чеком ровно на двадцать тысяч фунтов. Это вам о чем-то говорит?
Что же до остальных, то, в общем, у них все по-старому. Мы разобрались с миссис Рейли, хотя необходимость помогать старику не доставила никакого удовольствия. В музее Уэйда народу теперь больше, чем у мадам Тюссо; Пруэн остался ночным сторожем, а Холмс – помощником куратора. Бакстеру пришлось оставить дипломатическую службу из-за слишком бурного поведения во время расследования, но их маленькая компания сдружилась еще больше. У Джерри, Батлера и Гарриет Кирктон все так же, как и было в момент нашего расставания. Иллингуорд… ну, Иллингуорд на какое-то время обрел героический ореол.
Что касается Мириам, могу сказать лишь, что видел ее месяц назад, и она довольно легко переносит некоторый остракизм общества. Откровенно говоря, сейчас у нее настали куда лучшие времена. Я встретил ее в баре, куда зашел арестовать одного мошенника, и она сидела на высоком стуле у стойки – выглядела она блистательно и была еще красивее, чем раньше. Я спросил ее о Маннеринге, и она сказала, что в последнее время ничего о нем не слышала. Уходя, я задал ей вопрос:
– Строго между нами – откровенно говоря, что вы на самом деле думаете о Маннеринге?
Она посмотрела в зеркало за стойкой бара и рассеянно улыбнулась.
– Я думаю, – сказала она, – что такая личность была описана в одной из пьес Шоу: «Как прекрасно! Как восхитительно! Как потрясающе! И какое бегство!» Кстати, если вы увидите того симпатичного молодого офицера полиции, скажите ему, что относительно вечера четверга все в порядке.
То есть мы закончили, как и начинали, Каррузерсом.
Эпилог
– Однако! – сказал Каррузерс. – Уже рассвело.
Окна в большом помещении, заставленном полками с книгами, посерели, и электрический свет, падавший на стол, казался тусклым и странным. Несмотря на то что камин постоянно подтапливали, пламя сошло почти на нет, и теперь в большом каменном зеве камина лежала лишь груда янтарно тлеющих поленьев. От застоявшегося дыма резало глаза вымотанных и утомленных участников ночного сборища, которые, потягиваясь, не без легкого удивления встретили наступивший рассвет. В комнате тянуло холодком. Помощник комиссара открыл глаза.
– Дурацкий номер, – проворчал сэр Герберт Армстронг, которому с утра всегда была свойственна ворчливость. – Просидеть всю ночь. Ба! – Порывшись в кармане, он стал рассеянно просматривать карманный календарь. – Воскресенье, 17-го. Восход солнца в шесть двадцать утра. За эту ночь мы выслушали столько ахинеи, что вам стоит узнать кое-что еще. Могу сообщить вам, что страховая компания Митчелла завтра пойдет ко дну. Кто-нибудь из вас, лентяев, собирается пойти в церковь? Каррузерс, вам должно быть стыдно. «Если вы увидите этого симпатичного молодого офицера полиции…»
