он совсем недавно накормил приличных поселковых мужиков какой-то совсем некошерной гадостью. Филимон и Максим сами видели зелёных мужиков, отведавших угощение с кухни Прокопа, а потом долго в обнимку с фаянсовым другом призывающих Ихтиандра. Ещё этот румынского оттенка мизантроп с дальнего Севера подговаривал Максима и Филимона идти рубить вышки. Так можно и на тяжёлую статью раскрутиться. Осознав перспективы, чуть не случившиеся с ними, мужики замерли в позе, чем-то напоминающей картинку номер 124 из Камасутры, а именно: «Подготовка нефритового стержня к проникновению в пещеру греха». То есть мужики сосредоточенно думали думу: в их голове бегемотами переваливались радикальные мысли самого кровавого оттенка. Относительно быстро придумали, что Прокопа надо покарать, желательно сексуально и очень больно, ибо он своим поведением по отношению к двум пожилым жителям посёлка буквально совершил плевок в морду нашего уважаемого мироздания. Во всей исследованной ойкумене нет человека более гнусного, чем наш Прокоп, отринувший религию, государственные законы, социальные устои и человеческую мораль. Оный Прокоп и есть то самое Древнее Великое Зло, подло глумящееся над Добром. Как мы сразу не догадались? Ведь даже слепому видно, что Прокоп и местное приличное общество находятся на разных этажах, однозначно. Око за око, зуб за зуб — кстати, о птичках — стоматология скоро у нас откроется.
— Мы, что, совсем дураки, либо лыжи не едут? — разбавил зловещую тишину весомыми словами Филимон. — Чего сидим? Чего тянем кота за сапоги? Надо брать дрыны, толщиной в руку взрослого человека, и идти ловить румына с целью его вразумления. Слава Всевышнему — наконец, я прозрел и понял замысел Творца в отношении Прокопки. Его надо покарать! Не Творца, а Прокопку. И мы с тобой, Максимка, являемся оружием в руках Бога. Внемли мне Максимка: я с самого утра ясно вижу неустанную работу божественных жерновов, мелющих медленно, но неотвратимо. Для Прокопки неотвратимо.
— Хм… как-то оно… Может, сдадим его Чекмарёву? — предложил Максим, хорошо понимающий, что вразумлять Прокопку — это словно грязюку в болото добавлять, с целью очищения мутной водички.
— Ну, ты братан и садюга, — восхитился Филимон своим братом по разуму. — Нет уж, сами его воспитаем в духе… в духе… короче, поймаем и воспитаем. Покажем выродку, чьи в лесу шишки! С этим дядей мы больше не станем на одном гектаре рамсить.
— Ага, пуську ему порвём, — поддакнул Маским и блеснул эрудицией. — Оборзевшему в корягу Прокопке объясним, зачем в бубликах дырки. Скажем ему: «Тобьепэздос, амигас». Это по-испански, кто не знает.
Теперь Фантомас мог наблюдать из окна второго этажа «Пончиковой», как озверевшие мужики гоняются за Прокопом. Вооружённые толстыми дрынами мужики выглядели весьма брутально и здорово походили на сплоченную банду небритых рецидивистов, преследующую несчастную жертву. Дрыны в руках мужиков весомо намекали на кардинальные расхождения во взглядах на дальнейшее совместное проживание в посёлке Прокопа и оскорблённых им мужиков.
Вот только толщина и длина дрынов, приготовленных для уничтожения Прокопа, сыграла с мужиками нехорошую шутку: очень уж весомый аргумент приходилось им тащить в своих руках. А как иначе прибить гадского Прокопа? Мужики так-то готовы идти до конца, то есть практически созрели для убийства односельчанина, но жертва слишком уж быстро улепётывала от них. Приходилось мужикам орать в спину выродка, брызгать слюной, называть Прокопа паршивой овцой нашего замечательного стада, позором всего его рода и грязным пятном несмываемого стыда, лёгшим на весь бескрайний Север нашей Родины.
— Стой хороняка, а то хуже будет! — вопил Филимон, подстёгиваемый адреналином, кипящим в его крови. — Чё, мля, на очко лишенец присел? Убью заразу, когда поймаю! Стой, говорю!
Хороняка и лишенец демонстративно не осознавал тленности своей никчемной жизни: он почему-то не останавливался и не давал себя прибить, что говорило о его совершенно низменной сущности. Заценив толщину дрынов, Прокоп здраво рассудил, что ему в такой ситуации выгоднее молчать в тряпочку: всяко лучше немного побегать, как наскипидаренному, чем потом лежать наформалиненному. Он даже не останавливался, чтобы разъяснить мужикам, в какой позе он видал их претензии. И даже не указывал пешие маршруты, по которым они могут идти со своими причитаниями. А то скачут и орут, словно кони на выпасе.
Мужиков очень огорчало, что северный румын не останавливается и не слушает односельчан со всем вниманием, а то много бы узнал о себе и о своих развратных предках в частности. Тяжело бегалось Филимону и Максиму за шустрым Исчадием Бездны, да ещё по скользкому как депутаты асфальту, ставшему скользким после небольшого дождя. Приходилось передвигать ногами с осторожностью, чтобы не поскользнуться и не раскорячиться посреди тротуара. Утирая пот, градом катящийся с разгорячённого лица, крупный в некоторых местах Филимон громко проклинал весь род Серасховых, вырастивших такого позорного Прокопа. Капитально устал Филимон бегать за Прокопом. Спорт — не фишка Филимона: он уставал, даже просто смотря в экран телевизора на бегающих футболистов.
Более тщедушный Максим крыл Прокопа обычным матом, но наслушавшись проклятий Филимона, добавил свои уточнения по этому поводу. Максим заклеймил позором не только самого Прокопа и его семейку, но и ту окаянную обезьяну, из которой в процессе эволюции когда-то получился род Прокопа. Наверняка у этой обезьяны совести тоже ни грамма не имелось.
Фантомас с любопытством наблюдал над занимательным действом, пока гопкомпания с шумом пробегала мимо «Пончиковой». Всё какое-то развлечение. Инночки пока не наблюдалось, зато на улице показался сам Хозяин посёлка. Чекмарёв шествовал мимо «Пончиковой» в сторону местного универсального магазина. Как точно знал Фантомас, Хозяину совершенно не надо ходить по магазинам — ему домой и так приносили всё, что он пожелает.
— За каким чёртом ты тут шляешься? — сквозь зубы прошептал Фантомас. Денис Тихонович вызывал у Фантомаса некую оторопь с того дня, как они познакомились. Явно, что товарищ не в себе, но, надо отдать ему должное, харизматичен.
Чекмарёв, вежливо раскланиваясь с согражданами, зашёл в магазин и скрылся с глаз наблюдателя. Тут и Инночка, наконец, появилась, поэтому Фантомас полностью переключился на любимую женщину: она всяко интереснее, чем мутный неформальный глава поселения.
Чекмарёва вынудила совершить променад его жена Маринка, а не сам по себе он пошёл по магазинам. С какого-то перепуга, вдруг Маринка заявила супругу, что у них в доме наметилась некая проблема. Это она как неформальный бухгалтер официально заявляет. Проблема состояла в том, что стало трудно хранить наличные деньги — так их много валялось по всему дому: свёрточки с деньгами, кулёчки с деньгами, мешочки с баблом и хозяйственные сумки. Опять же с деньгами. Даже в дочкиной комнате валялся мешок с наличкой. Это не дело, что деньги
