Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 86
вместо того, чтобы искать privacy settings в конце списка функций Facebook, можно было бы автоматически устанавливать свои собственные требования. Перниль допускает, что в краткосрочной перспективе такая система может сделать нас беднее, лишив цифровую индустрию ее сырья, но при этом утверждает, что в конце концов она привела бы к установлению европейской модели, основанной на праве на конфиденциальность, и ИИ пришлось бы работать только с данными, предоставленными добровольно и должным образом анонимизированными.
Это изменение можно было бы провести законодательно (отсюда дебаты вокруг privacy by design в момент принятия GDPR), но также при помощи технологических инноваций. Пьер Валад, блестящий предприниматель, похожий на молодого буддистского монаха, недавно запустил Jumbo, «ассистента частной жизни», который сам в соответствии с пожеланиями пользователя регулирует параметры конфиденциальности на различных платформах. Jumbo – что-то вроде адвоката или страховщика, управляющего нашей частной жизнью от нашего имени. Пьер Валад в отличие от Марка Цукерберга не считает, что западные люди отказались от концепции частной жизни: им только нужно дать простые и адекватные инструменты, чтобы ее защищать. Тем не менее модель Jumbo пока ограничивается параметрами, предложенными самими платформами. Я спрашиваю у Валада, можно ли пойти еще дальше и представить себе, что однажды пользователь сможет заранее ставить условия, которым будут подчиняться различные сайты или приложения. Тогда пользователь в каждом конкретном случае выбирал бы, какими данными делиться, в зависимости от требований и его собственных нужд. Jumbo стал бы уже не адвокатом для наших онлайн-трансакций, а хранителем нашего цифрового имущества. «Да, это был бы отличный лайфхак», – размышляет Валад. Но это произойдет не раньше, чем будет достигнута критическая стадия в использовании данных, которая поставит Jumbo в сильную позицию в отношении технологических гигантов.
Такой взгляд кажется заманчивым, но он так и не отвечает на вопрос о лазейке для «безбилетников»: как я могу бесплатно получать доступ к услугам Facebook и Google, если не отдаю ничего взамен? Ставя под удар всю экономическую модель ИИ, не лишаем ли мы себя ее сильных сторон? Смиримся ли мы с понижением качества обслуживания, вызванного оттоком личных данных, если они все-таки будут анонимизированы? Готовы ли мы пожертвовать эффективностью ради неприкосновенности частной жизни? Профессор Копенгагенского университета Кристиан Игель признался мне, что по умолчанию пользуется поисковиком DuckDuckGo, уважающим личные данные, но при этом часто обращается к его заклятому врагу Google: он все-таки выдает лучшие результаты.
Вот почему я выступаю за введение полноценного права на владение личными данными. Оно установило бы полный и исчерпывающий контроль индивида над своими данными, не препятствуя при этом возникновению рынка. Мой источник вдохновения в данном случае – Джарон Ланье[204], с которым читатель уже встречался в Бостоне при обсуждении более специфического вопроса о социальных сетях. Во избежание манипуляций со стороны тех, кого Ланье называет «слугами-сиренами», необходимо превратить наши данные в имущество, и на пользование им мы будем заключать договор. Этот договор мог бы предусматривать среди прочего выплату вознаграждения за стоимость, которую мы производим и которую у нас сегодня изымают в обмен на некую расплывчатую бесплатную услугу. Этот вопрос вызывает горячие споры. Глен Вайл, когда не занят проектами по растворению индивида в огромном утилитаристском целом, ведет благую борьбу за то, чтобы личные данные считались «трудом»[205]. (Этот подход несколько отличается от моей идеи признания их собственностью, но должен привести к тем же практическим результатам.) Вайла поддерживают многочисленные активисты, начиная с Бриттани Кайзер, первой забившей тревогу по поводу Cambridge Analytica. Теперь она хочет распространить на данные то же право собственности, которое применяется к недвижимому имуществу[206]. Член Верховного суда США Нейл Горсач выступил с особым мнением, потребовав, чтобы на личные данные распространялось действие Четвертой поправки, то есть они должны признаваться собственностью, которую нельзя безнаказанно обыскивать (следовательно, и собирать) на том же основании, что документы или личные вещи[207]. Новый губернатор Калифорнии сделал шаг в том же направлении, пообещав в своем ежегодном послании установить цифровые «дивиденды», которые будут выплачиваться платформами: «Калифорнийские потребители должны иметь возможность получать долю богатств, создаваемых при помощи их данных […], потому что мы признаём, что ваши данные имеют ценность и принадлежат вам»[208]. Хотя употребление термина «дивиденды» внушает опасение, что эта мера пойдет по пути налогов и перераспределения, а не индивидуального контракта, ее логика знаменует существенный прогресс. Уж если Калифорния, колыбель цифровых инноваций, примет такой закон, то остальному миру придется по меньшей мере задуматься о нем.
Помимо юридических, экономических или технических аргументов[209], идея о признании личных данных собственностью отвечает двум фундаментальным требованиям, образующим центральные элементы «первой директивы»: формированию личности и возможности свободы воли.
Учитывая атаки, которым сегодня подвергается собственность, напомним, что частная собственность как таковая имеет важнейшее значение для эмансипации индивида. Как ни удивительно, с самой исчерпывающей апологией собственности в свое время выступил Прудон в работе «Теории собственности», опубликованной уже после его смерти и очень далекой от мимолетных порывов его юности, которые, к сожалению, лучше сохранились в истории («Собственность – это кража»). Для первого мыслителя-анархиста собственность – «самая большая из революционных сил, какие только существуют»: она отсекает любую зависимость от политической власти и поэтому позволяет каждому, чувствующему себя в безопасности у себя дома, развивать собственную личность, даже наперекор духу времени. Владение материальными благами позволяет закрепить свои формальные права на твердом фундаменте. «Для того чтобы гражданин был кем-то в государстве, – пишет Прудон, – таким образом, недостаточно, чтобы он был свободен как лицо; нужно, чтобы его личность, как и само государство, опиралась на долю материального, которой он владеет во всей суверенности». Только собственник может по-настоящему сопротивляться исходящим от центральной инстанции требованиям, сколь бы законными они ни были. Свободно распоряжаясь имуществом, имея возможность не только продать его, но также оставить стоять без дела или даже уничтожить, каждый может предаться самому необузданному творчеству или самой бесплодной лени. «Почему бы не позволить разводить ежевику, чертополох или терновник?» – с иронией спрашивает Прудон. Может быть, из этих сорняков родится новая сельскохозяйственная революция. А может быть, и нет… В этом вся двусмысленность и вся сила того, что связано с правом человека на заблуждение. Новое предполагает отклонение, отклонение требует независимости, независимость опирается на собственность. Кстати, такой подход – полная противоположность подходу Глена Вайла, по которому имущество, не приносящее пользу группе, должно незамедлительно передаваться другому лицу, способному найти ему лучшее применение. Вопрос о равенстве в доступе к коллективному наследию, разумеется, требует осмысления проблемы коллективного управления, не ставя под сомнение собственность как общественную цель на службе у индивидуальности
Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 86
