сделали, но факты есть факты.
А факты таковы: Кэл солгал мне. Он обманывал меня годами. И признался, что все это время знал о Киллиане и моей сестре. Даже составил брачный контракт. Он знал, как я была опустошена этой свадьбой, но все равно ничего не сказал. Не знаю, как простить его за это. Все, чем я занимаюсь — это самокопание, но готовых ответов не найти. Мое доверие подорвано. И я не знаю, как склеить все обратно.
Все, кто должен любить меня, лгали мне. Кэл, Киллиан, мой отец. Даже Джиллиан. Киллиан признался, что Джилли тоже знала о хищении, поэтому тоже солгала. В этом участвовала даже моя мать. Единственная невиновная во всем этом скандале — Айлиш Шепард. И Кэл, и Киллиан уверяют меня, что она ничего не знает. Я им верю. Они оба рисковали тюремным заключением, чтобы защитить своего отца. Нетрудно предположить, что они пойдут на край света, чтобы сделать то же самое для своей матери.
— Привет, я не мешаю? — спрашиваю я, когда она отвечает.
— Э-э, нет. — Тяжелое дыхание Мэри-Лу на другом конце провода — явная подсказка. Единственное упражнение, которое она делает, это аэробика в спальне.
— Почему ты вообще взяла трубку? Вернись к созданию детей.
— Я не… — шлепок.
— Он только что шлепнул тебя по заднице?
— Прекрати, — кричит она громким шепотом. Ларри смеется, а Мэри-Лу визжит.
— Поговорим утром, — говорю я ей. Мне нужно положить трубку, прежде чем я услышу стоны или гудение вибрации на заднем плане.
Я уже готова повесить трубку, когда она говорит.
— Ларри может подождать. Я буду через десять минут.
Я вздыхаю.
Хочу ли я, чтобы она ушла от мужа, оставив его с синими яйцами? Эгоистично, но да. Но я даже не знаю, зачем звоню. Выговориться? Поразмышлять? Пока не останется ничего, кроме принятого решения. Только вот я не могу его принять. Вкус предательства горький, от него трудно избавиться.
Я выглядываю из кухонного окна, глядя в темную ночь.
— Не. Я даже не дома. Я в машине.
— Уверена, Маврикки? Мы можем встретиться где-нибудь.
— Нет. Забудь. Увидимся утром.
— Хорошо. Ты точно уверена?
— Я уверена.
Мы вешаем трубки. Я стою там несколько минут, думая, что должна быть в постели. Уже около десяти, а мне нужно вставать в четыре утра. Но пустота этого дома и мое сердце давят на меня так тяжело, что я чувствую, что тону под их гнетом.
Взяв со стойки ключи, я оказываюсь в своей машине и целеустремленно еду по городу. Затем, припарковавшись на знакомом травянистом месте, звоню по телефону и жду, вспоминая ночь, которую мне незачем вспоминать, и ждать того, кого мне незачем ждать…
***
— Мы не должны быть здесь.
— Это именно то место, где мы должны быть, — тихо говорю я ему. Мы слишком долго петляли вокруг друг друга. Пора. Я передвигаюсь по скамейке, пока между нами не останется расстояние в лист бумаги.
— Кто-нибудь может нас увидеть.
— Во всем парке нет ни одной машины, — возражаю я. — И кроме того темно, и мы так далеко от дороги, что никто не увидит.
— Маверик, — шипит он, когда моя рука касается растущей выпуклости на его джинсах. Я хватаю его. Глажу. Намокаю между ног, и у меня текут слюнки. Я начинаю расстегивать молнию, металлические зубцы расходятся, обнажая такой большой член, что кажется, будто он завернут в термопленку в его черных трусах.
Я не смотрю на него, вместо этого сосредоточив свое внимание на призе, умоляющем выпустить его. Однако я хочу. Я хочу смотреть ему в глаза, когда беру его член в руку, в рот. Хочу видеть, как они затуманиваются от желания, когда он набухает и взрывается. Но я не смотрю. Потому что, если я это сделаю, то боюсь, что он остановит это. А я устала останавливаться. Сегодня он будет моим. Если я добьюсь своего, он будет моим навсегда.
Теперь его дыхание учащается. Быстрое и неглубокое. Его голова мягко ударяется о подголовник. Он меня не останавливает, поэтому я продолжаю. Просовываю руку под резинку его нижнего белья и смело стягиваю трусы вниз по его твердости, пока она не проглядывает высоко и гордо.
— Боже, — бормочу я.
— Бл****, — выдыхает он, когда я обхватываю его пальцами.
Он толст и огромен, и вена проходит по всей его нижней части. Я провожу по нему от основания, и его член прыгает в моей руке. Дойдя до кончика, похожего на верхушку гриба, я провожу большим пальцем по блестящей капельке вытекающей влаги.
— Маверик, Иисус Христос. — Его рука сжимает мои волосы. Он откидывает мою голову назад и впивается в мой рот своим. Засовывает внутрь язык, проводя длинными требовательными движениями. Он кусает мою нижнюю губу, пока это не становится так чертовски больно, что я стону его имя. Киллиан берет и берет, доминируя надо мной так, как я всегда представляла. Затем он держит меня неподвижно, его дикие глаза сверлят меня. — Положи мой член себе в рот.
Я хочу этого. Да, но, черт возьми, я ждала его почти двадцать три года.
— Я хочу чувствовать тебя внутри себя.
— И я буду внутри тебя, Мелкая, но сначала мне нужно погрузиться в этот рот. За эти годы я тысячу раз представлял, как ты отсасываешь мне. Не заставляй меня умолять.
Боже. Его признание. Оно танцует по всей моей коже, мурашки присоединяются к вечеринке. Уголок моего рта дергается.
— Думаю, мне хотелось бы хоть раз услышать, как ты умоляешь.
Его глаза пристально смотрят на меня, и он шепчет простую просьбу, которую я никогда, никогда не забуду. Всегда буду помнить, как его губы сжались, когда он произносит это. Буду слышать хрипловатую, нетерпеливую вибрацию его голоса, когда буду засыпать ночью. И буду вспоминать то, как ощущаю все, что он чувствует ко мне, когда искренне произносит:
— Пожалуйста, — это слово останется клеймом в моей душе на всю жизнь.
Он кладет мою голову к себе на колени. Его движения медленны и нежны, и он держит свою руку на моих волосах, пока я сжимаю его крепче в предвкушении.
Я не дразню. А действую целенаправленно. Я обхватываю губами его член и проталкиваюсь вниз, пока он не оказывается настолько далеко, насколько возможно. Я поднимаюсь, касаясь языком его бархатистой плоти. Делаю это снова и снова, доводя его до безумия. Пока не срываю с его губ стоны и мольбы, которые умирала от желания услышать всю свою жизнь. Он напрягается. Мышцы его бедер твердеют. Я знаю, что он в
