— Вы сели им на хвост? — раздалось из коммуникатора командира небольшого и юркого корабля. На таких быстрых, манёвренных и хорошо оснащенных оружием межзвёздниках чаще всего летали пираты, преследуя и нападая на свою добычу.
— Да, босс.
— Заберите у них то украшение, из которого они достают камни. Скорее всего, это ожерелье: идиоты сболтнули, что камней у них еще много. Постарайтесь не повредить оправу — она тоже может представлять интерес.
— Да, босс.
— У них при себе имеется крупная сумма денег наличными — то, что я заплатил им за последние камни: это будет ваша премия за успешно выполненное задание.
— Спасибо, босс.
— Не за что. Я давно в ювелирном деле, но такой чистой воды натуральные самоцветы встречались мне редко, и огранка у них самая лучшая из современных — камни обрабатывались явно в светлом мире, не у нас.
— Да что хотите, они меня совершенно не интересуют, вы ожерелье в целости доставьте, — безразлично ответил голос ювелира, которому браконьеры продавали камни.
Ювелир отключился. Группа его сотрудников, предназначенных для силового урегулирования вопросов, уставилась на монитор, на котором мерцала точка ведомого корабля.
— Атаковать их вне планеты опасно: у них корыто хлипкое, рассыпаться может, — задумчиво заметил командир группы. — Ищи потом ожерелье в открытом космосе в огромном радиусе разброса обломков…
— Возьмём на планете, — пожал плечами штурман, — двое дураков ничего нам противопоставить не смогут, они бластеры из штанов вытащить не успеют, когда мы к ним с «визитом» явимся.
— И то верно.
Глава 28, о том, что тёмный мир — не место для надежд
Поражаясь скорости регенерации собственного организма, Таня смогла подняться на лапы уже через сутки после того, как её в кровь избил Болтер. Поговорку «заживёт, как на собаке» сочинили знающие люди! Тане казалось, что озверевший Болтер наградил её переломами минимум двух рёбер и переломом лапы, но, видимо, она ошиблась в диагностике своих увечий — не могли же переломы срастись за один день? Болезненная опухоль на пострадавшей лапе сошла буквально на глазах, и Таня в обычном ритме нарезала утренние круги по клетке, слушая, как в рубке обсуждают место для следующей посадки. На этот раз браконьеры выбрали большой мир, в котором процветали рынки-барахолки, торгующие абсолютно всем: прохвосты планировали распродать всякий завалявшийся в трюме хлам и наведаться к крупным ювелирных дел мастерам, чтобы еще больше выторговать за камни из ошейника.
— Рабыню себе здесь прикупим, в такой большой мир полиция не сунется, им тут мигом по шеям надают, это тебе не мелкий малозаселённый мирок, — приговаривал Бирс. — А там уж напрямую к Форуге полетим. С комфортом!
Подельники заржали в голос, у Тани дыбом встала шерсть. За долгие дни, проведенные в компании негодяев, она хорошо изучила новый запах, что часто источало теперь её тело — запах чистой, искристой ненависти!
К хламу, который следует продать, браконьеры отнесли и собаку. В первое же утро после приземления на новой планете они отправились «решать дела». На небольшой площадке на краю обширнейшего рынка под открытым небом типчики разложили незамысловатый скарб, который, по мнению Тани, легче было сжечь, чем продать. Клетку с Таней поставили в центре «товара».
С безоблачного неба нещадно палило бело-голубое солнце. На территории рынка не было никаких зеленых насаждений, в тени которых можно было бы укрыться. Торговцы побогаче натягивали тенты, укрываясь от потока горячих лучей, бедняки надевали широкие белые панамы. Бирс и Болтер быстро спрятались в тени веранды ближайшего шалмана, торгующего холодными напитками: квасом, соком, лимонадами, сбитнями и прочим. «Хозяев» Тани, конечно же, больше интересовало пиво, тоже имеющееся в продаже. И вот оба типчика, попивая холодное пивко, вольготно развалились в тени под крышей, их обдувал ветерок, созданный напольными вентиляторами, а Таня жарилась на солнцепёке. К полудню солнце стало обжигающим, а воды Тане никто не принёс. Если кто-нибудь из проходящих мимо людей проявлял интерес к товару браконьеров, то Бирс и Болтер выходили из сумрака веранды, общались с покупателем, а потом возвращались обратно к вентиляторам и пиву. Таня пыталась лаем, скулением и прыжками привлечь к себе внимание «хозяев» и напомнить им о воде. Её представление удостоилось краткого диалога двух сотоварищей:
— Пить, наверное, хочет — ишь, как дышит тяжело и скулит жалобно. Жарко тут, — бросил Бирс.
— Чёрт с ней, пусть хочет дальше: я до корабля за водой не поволокусь, а тут воду покупать дорого встанет, — отмахнулся Болтер.
— Верно, лучше пива купить. Может, клетку тряпкой накрыть?
— А как народ собаку разглядывать станет? Под тряпкой её плохо видно будет, пусть так лежит, во всей красе.
— А не сдохнет? Тут, говорят, даже местные, привычные к зною животные в полдень под землю прячутся до самых сумерек.
— Да и чёрт с ней, если сдохнет. Негодная шавка оказалась, дармоедка, — подытожил Болтер.
Знать, позабыл, что пиво пьёт за счет денег, вырученных с продажи собачьего ошейника. Того самого ошейника, что спрятан у него за пазухой — вечером, по холодку, планировалось двинуть к ювелиру.
Таня не знала, сколько лежит на беспощадном солнце. В голове у неё мутилось, перед глазами плыли кровавые круги. Солнце палило всё ярче, число покупателей на рынке резко сократилось: в разгар дня по нему бродили лишь скучающие люди побогаче, оснащенные системой индивидуального кондиционирования воздуха вокруг тела. При приближении людей с такими установками до Тани долетали маленькие завихрения прохладного ветерка и вскоре это стало единственным, на что она еще как-то реагировала.
«До сумерек я не доживу», — отчётливо поняла Таня.
На то, что её купят, рассчитывать не приходилось — тёмные миры и впрямь не то место, где котируются дорогие породистые собаки. Ей суждено умереть вот так — от теплового удара и обезвоживания в этом мареве раскаленной атмосферы. Запечься заживо в собственном соку под пушистой шкурой.
Под гул стучащей в висках крови к Тане пришли галлюцинации. Ей чудилось дивное пение Люкиэля, мерещились проницательные жёлтые глаза Тьерра, но стоило моргнуть — и эти глаза оказывались лишь солнечными бликами на стёртых каменных плитах рыночной площадки.
Сознание уплывало. Таня начала проваливаться в долгие промежутки беспамятства, приходя в себя лишь от сильного удара палкой, когда очередные праздношатающиеся лица изъявляли желание посмотреть на собаку в движении.
«До сумерек я не доживу», — вяло повторяла про себя Таня под упорно стоящим в зените солнцем.
Солнечные лучи раскалили прутья клетки до такой степени, что на них смело можно было жарить стейки. Приходилось держаться строго по центру клетухи, чтобы не опалить шерсть и не обзавестись серьёзными ожогами. Тане повезло, что пол клетки был настелен из деревянных досок, иначе она давно бы превратилась в собаку-гриль.
