Ознакомительная версия. Доступно 39 страниц из 194
По-жа…
Хан сел в пролетку, усадил рядом тело, завалил его в угол, стукнул по спине кучера и сказал:
— Слушай, дядя, приятель мой перебрал малость, отвези-ка его сам. — Он протянул червонец, кучер взглянул на ассигнацию и спросил:
— Куда прикажете?
— Гнездниковский, растолкаешь, он дом сам укажет. — Хан выскочил из пролетки, и она, подрагивая, покатилась.
Корней ждал в подворотне, Хан чиркнул спичкой, прикурил, осветил лицо Корнея и стоящую позади Дашу, сказал:
— Я свое сделал, Корень, теперь дело за тобой.
Обветшалый штакетник пьяно опирался на метрового роста лебеду, калитка лежала на земле, умерла от старости. За лебедой и чахлыми, выродившимися яблонями, опустившись в землю по самые окна, скособочился домишко. Когда Корней, Даша и Хан вошли через незапертые двери, дом заскрипел, хлопнул недовольно ставней, кашлянул пылью.
— Париж, Ницца. — Даша прикрыла пухлые губы платочком, чихнула. — Апартаменты для уличных байстрюков.
— Паненка. — Корней тоже прикрыл рот платком, кашлянул.
— Не знаю такой, меня Дарьей зовут, запомни, Корней, твердо: Дарья Латышева.
Хан, поставив в углу тяжелые чемоданы, смотрел на запустение и грязь равнодушно, а разговор, казалось, вовсе не слышал.
— Гражданка Латышева, убедительно прошу пыль вытереть, пол помыть, — тихо сказал Корней. — Нам тут жить несколько дней. В дружбе и согласии. Человека, Даша, не в праздник проверяют. — Он улыбнулся, зубы у него были белые и ровные. — Будни, девушка, проверочка надежная. Потерпи, родная, потерпи.
Корней и Даша рядом смотрелись. Он матерый, крепкий и поджарый, одетый дорого и неброско, она молодая, сегодня непривычно нервная, с гордой осанкой, одетая под барышню из бывших. Вот обстановка тут была для них неподходящая, ни в цвет, ни в лист. А Хан, прислонившийся к косяку, будто родился и вырос тут, костюм без фасона, цвета неопределенного, сапоги с обрезанными голенищами.
— Хан, печку растопи, воды для Даши согрей, — Корней кивнул на дверь, — идем покажу, где что.
Они вышли в палисадник, обогнули домишко. Корней указал на колодец и ведра.
— Инструмент на чердаке, да у тебя и свой имеется, — сказал Корней. — Петли, запоры проверь, смажь, сделай как следует. Девку из дома не выпускай, шальная она.
— Вязать? Иначе не удержишь, как ни кличь ее, а Паненка… — ответил Хан.
Корней взглянул испытующе, ну, мол, говори дальше.
— Она не заложит, а решила сбежать, сбежит. Баба с возу…
— Разумно, — согласился Корней, а про себя добавил: «Кабы я ее не любил», кивнул, направился на улицу. — К вечеру вернусь.
За штакетником раздался дробный кашель, у поваленной калитки остановился Савелий Кириллович, перекрестился и сказал птичьим голосом:
— Здравствуйте, люди добрые.
Корней шагнул широко, схватил старичка за грудки, от бешенства слова выговорить не мог. Берег эту хату, как последний патрон, никто не знал о ней, ни одна душа. Вот он, мухомор-трупоед, след в след пришел. Корней силенку не рассчитал, и Савелий Кириллович, слюну по подбородку пустив, уронил голову на грудь. Корней его встряхнул, дал пощечину, старик завалился в лебеду. Хан одной рукой поднял незваного гостя, держал за воротник, будто полюбоваться им предлагал.
— Ребятишки тебя просят, Корней, послезавтра к батюшке на вечерню. — Савелий Кириллович говорил твердо, хотя глаз и не открывал, ясно стало, что его хрипы и обмороки — одно надувательство.
— Кто послал?
— Люди. — Старик открыл глаза и перекрестился.
— Кто адрес дал?
— Люди, Корнеюшка, умен народ незаурядно. — старик засеменил на улицу, не попрощался.
Корней повернулся к Хану, хотел спросить, что это творится на земле, но сказал другое:
— Скоро, Хан, только блохи прыгают. — Взял его за плечи, оглядел, примерился плечом к плечу, наступил на сапог, поставил свой ботинок рядом. — Жди, — и ушел.
Даша ни перчаток, ни шляпки не сняла, ходила по корявым половицам, минуя середину комнаты, девушке виделся Сынок с ножом в спине, из-под бледной щеки лужица темная расползается.
Хан поставил ведра с водой на пол, опустился на колени, заглянул в печь и мгновенно бросился на пол, перевернулся, встал на ноги. Кочерга со свистом врезалась в печную дверцу, расколола ее. Даша смотрела на Хана без страха, с открытой ненавистью, держала кочергу крепко, явно намереваясь напасть вторично.
— Есть в тебе силенка. — Хан улыбнулся, вроде не придавая значения попытке убить его. — Мастера дерьмо, — он поднял осколок дверцы, — мою работу ты бы не перебила. — Он провел пальцем по излому, скривился презрительно. — Брось железку, перчаточки испачкаешь.
Даша, поняв, что ей с Ханом не справиться, швырнула кочергу в угол, светлая перчатка была в саже и ржавчине.
— Руки испачкаешь — век не отмоешь. — Хан поднял кочергу, поставил ее к печке.
Даша сорвала перчатки, тоже швырнула в угол, повернулась уходить, Хан молниеносным броском преградил дорогу.
— Далеко?
Даша замахнулась, ударить не успела, в глаза брызнуло черным и ярким, в голове затрещало, казалось, за спиной рвали полотно. Она покачнулась, но Хан взял ее за плечи. Лицо его, будто отраженное в воде, размывалось и кривилось.
— Еще раз вздумаешь, руку оторву. — Хан двумя пальцами сжал ее локоть. — Вот здесь.
Она увидела черные пустые глаза, первый раз в жизни испугалась и неожиданно заплакала. Лицо от пощечины горело, в затылке бухало, в локоть, который сжимал уголовник, словно воткнули толстую иглу. Хан подвинул стул, широкой ладонью вытер пыль, усадил девушку, поднес ей ковш с водой, холодной до ломоты в зубах.
— Ты далеко собралась?
— В центр надо, по делу, — сломленно ответила Даша, заставила себя поднять голову. — Тебя все одно зарежу.
— Раз вернешься, иди. — Хан пожал плечами и отошел. — Вертайся быстрей, до Корнея. Он, полагаю, до вечера обернется. Пожрать, выпить принеси. Деньги есть?
Даша с первого дня не понимала этого красивого замкнутого парня. Не поняла и сейчас, как же он, имея за спиной покойника, да еще милицейского, отпускает ее? А если она наведет?
— Ты, Дарья, жизнь любишь, — сказал Хан, снимая топором с полена лучину для растопки. — Ты послезавтра вечером Корнея одного не отпускай, с ним увяжись обязательно.
— Куда? — не удержалась от вопроса Даша.
— Люди просили его к батюшке на вечернюю службу. Тебе там непременно быть надо, людям на глаза показаться. — Хан выложил из лучины колодец, запалил печку, подбросил тонких полешек, прислушался и удовлетворенно сказал: — Тянет, старушка-печушка.
Даша не ответила и вышла.
После приступа Костя Воронцов оправился. Мелентьев, хоть со службы и не уходил, чисто выбритый, подтянутый, разгуливая по кабинету, говорил ясно и четко, выделял ровные паузы после каждой фразы:
— По различным каналам поступают данные, что клиентура наша готовится к воровской сходке. Ожидается вся элита, то есть ворье в законе. Необходимо все уточнить, время и место, окружить, взять всех
Ознакомительная версия. Доступно 39 страниц из 194
