Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 91
глядела им вслед. Если спрошу у менад, что случилось, Дионису станет об этом известно. Единственный способ узнать наверняка – все-таки выполнить не выполненное прошлой ночью. Надо пойти за ними и посмотреть самой, иначе никак.
Глава 30
В тот вечер мы снова пировали допоздна, пока младшие сыновья не заснули у отца на руках. Сплелись в один клубок на коленях у Диониса, опустив веера ресниц на круглые гладкие щечки. Он молча посмотрел на меня через стол, кивнул по-свойски, как обычно, и мы оба встали. Детей Дионис нес без всякого труда. В такие вечера легко было забыть, что муж, слегка раскрасневшийся от смеха и вина, не человек, а бог, но я сразу вспоминала об этом, увидев, как беспечно он шагает сразу с тремя детьми на руках. И двигается так плавно, что никто из них даже не пошевелится. Я пошла за Дионисом в темную комнату, там он бережно уложил сыновей на мягкие постели. Четкий серебристый луч луны лег на пол, разрезав каменные плиты. Прохладный ветерок слегка обдувал лицо. Встав у меня за спиной, Дионис заслонил на мгновение свет пылающих факелов и тут же исчез.
Я смотрела в окно и видела их очертания в серебристом лунном свете. Длинная процессия петляла вверх по склону горы. Трепетали легкие белые подолы, струились распущенные волосы, невнятные обрывки песен неслись ко мне по ветру.
Дом опустел. Энопион и Латромида уже сами отправились спать. Молчало все, лишь малыши тихонько посапывали во сне. Но скоро проснется Тавропол, и его пронзительный голодный крик разорвет тишину. Если идти за ними, то сейчас.
Никто не посмеет нарушить священную неприкосновенность дома Диониса. Даже рыщущие звери лесные – взбесившийся вепрь, голодный волк – не переступят нашего порога. Божественная защита лежит на каждой двери и каждом окне. Оберегает нас, когда Дионис далеко за морями или в горы ускользает ночью со своими менадами. И все же я не решалась оставить детей одних во тьме. Вдалеке шипело, приливая к скалам, море, печально кричала, ухала на звезды сова.
Намеки Федры я отмела бы с легкостью, сочтя злыми сплетнями, если бы дело было только в них. От веселой и полной надежд девчонки, с которой мы вместе росли на Крите, остался один едкий пепел, и слова ее – лишь обугленные клочья гнева, несомые ветром. Федра обо всех мужчинах судит по Тесею, оно и понятно. Но как же кровавый ручей, заплаканные менады в лесу? Да и вспышка в глазах Диониса, говорившего об алтарях других богов, заваленных приношениями, в то время как его отвергают, не давала мне покоя. Гнев это был? Презрение? Или голая, жгучая зависть, приводящая в бешенство?
Нечего тут думать. Я круто развернулась. Только туда и обратно, Тавропол моего отсутствия и не заметит. Накинув платок на плечи, я поспешила прочь из дома, бесшумная, как привидение. Менады давно скрылись из виду, но меня поведет изгибистая тропа, вьющаяся вверх по склону горы, а узловатые дубы, ее обступившие, надежно укроют, когда подойду ближе. Неожиданно сильный ночной холод пронизывал, и сердце мое стучало быстрей, вторя торопливым шагам.
Когда-то, в первые годы, я сидела на поляне рядом с Дионисом, слушая гимны менад, возливавших вино. Не помню точно, когда все пошло по-другому, но после рождения Энопиона я и правда стала оставаться с ним, а вскоре родилась и Латромида. Когда спускалась ночь, я качала младенца на руках, да и мои глаза уже туманил сон – карабкаться на гору, чтобы глотнуть вина из золотого кубка, совсем не хотелось. Но знала всегда, что могу пойти с ним, что мое присутствие желанно.
А теперь боязливо холодела – вдруг он заметит меня и разгневается, – сама не зная, когда и почему все так изменилось. Куда делась отважная Ариадна, ступившая в лодку Тесея, когда прежняя жизнь полыхала позади, а впереди ждала неизвестность? Девушка, которая открыла Лабиринт, женщина, которая надела корону Диониса, мать, которая, собрав последние силы, произвела на свет своих детей. Когда я усомнилась, что имею право ходить по холмам собственного острова, где правлю вместе с богом? Почему украдкой пробираюсь меж деревьев, а не шагаю уверенно к законному своему месту рядом с мужем?
Меня разрывало на части – очень хотелось дойти до поляны и успокоить душу наконец, и в то же время терзало беспокойство: что если Тавропол проснется, а матери нет. Может, поэтому такое волнение внутри от нарастающего страха. Может, это естественный материнский порыв настойчиво влечет меня обратно к спящим младенцам, только и всего.
Теперь я отчетливо слышала непрерывное пение менад, сопровождаемое мерным, неумолимым барабанным боем, – лесная опушка, залитая лунным светом, была прямо передо мной. За песнопениями и барабаном я различила и другой звук – блеяние. Очень похожее на детский плач – я даже вздрогнула, подумав, не очутился ли каким-то образом на поляне Тавропол, но, вслушавшись в этот несмолкавший звук, поняла, что все-таки кричит животное, не человек. Козленок, совсем еще маленький, – его гладкая, мягкая, едва отросшая шерстка торчала пучками. Я увидела его, поднятого над головами женщин, вставших кругом, когда подкралась ближе и встала, опершись рукой на ствол древнего дуба, чтобы не потерять равновесие.
Он понял бы, конечно, что я здесь, не будь так поглощен происходящим. Плечи его покрывала тяжелая звериная шкура, огромный изогнутый рог из белой кости, зажатый в руке, исполосовали красные густые ручейки. Тяжелая сладость дурманящего винного аромата висела в воздухе. Лавровый венок на златокудрой голове Диониса чуть съехал на бок. Его глаза, будто выбеленные луной, прикованы были к перепуганному козленку, кричавшему все громче и пронзительней.
Никогда я не видела своего мужа, озорного, проказливого бога-мальчишку, таким. Взгляда не могла оторвать от его лица. А боковым зрением видела лица менад – белые круги, зияющие пустоты их глаз, широкие пещеры запавших ртов. Барабан стучал уже неровно, в лихорадочном, безумном ритме. И не песня теперь лилась с губ менад, а накатывал волнами протяжный вой. Я не узнавала этих женщин, каждый день рядом со мной возделывавших сады, потихоньку совавших Фоанту виноград, когда он дергал их за юбки уже испачканными лиловым соком пальцами, и оглашавших остров звонким смехом при свете дня, – они превратились в призрачные подобия самих себя, в кукол, неумело вылепленных из воска с искаженными и до странности бессмысленными лицами.
Я в ужасе отпрянула. Все было чуждо мне на этой поляне – и ритуал, и фигура, вокруг которой он совершался, воздевавшая руки к небу, будто
Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 91
