— Я люблю тебя, — тихо-тихо проговорил он.
Слуги тем временем ходили туда-сюда по коридору, обсуждая сложную проблему: как быть с портретом? То ли нести его в бальный зал прямо сейчас, то ли подождать и прийти за ним еще раз, когда все успокоится.
Поппи надеялась, что лакеи предпочтут второй вариант, и тогда они с Николасом заберут картину сами и благополучно удалятся. Догадается ли Николас, на что она рассчитывает?
Он наклонился и поцеловал ее. Быстрым поцелуем, который тем не менее сказал о многом. Николас понял ее. Он вообще понимал ее лучше, нежели кто бы то ни было. И когда Поппи ответила на его поцелуй, то дала этим понять, что и она понимает его лучше всех.
И они предназначены друг для друга.
— И я люблю тебя, — тоже очень тихо сказала Поппи.
Николас привлек ее к себе и надолго прижался губами к ее макушке.
Покой осенил ее душу, и сердце у Поппи забилось ровно.
Лакеи наконец решили оставить картину в алькове и вернуться в хаос бального зала.
Едва смолк звук шагов, Николас сжал локоть Поппи.
— Теперь давай поспешим, — прошептал он.
— Ты прав, надо поспешить, — отозвалась Поппи тоже шепотом.
Итак, им придется украсть картину вместе. Ни один из них не сказал об этом вслух, но те минуты, которые они провели вдвоем в укрытии, несомненно скрепили тот союз, который едва не был разрушен Николасом.
Он сознавал, что сейчас не время для выражения нежных чувств. Но любовь была с ними, большая, горячая и как бы родившаяся заново.
Но в эти минуты Николас не думал о любви. Не думал о поразительной новости о Грапе. И о том, что теперь ему предстоит именовать себя лордом Максвеллом. Кстати, последнее его ничуть не беспокоило.
Поппи уже подошла к лестнице для прислуги.
— Иди сюда, — негромко позвала она Николаса.
Они уже спустились на пять ступенек, когда услышали громкие голоса внизу: две служанки, будучи в состоянии полной истерики, требовали от кого-то, чтобы им немедленно выдали веники, и явно намеревались подняться по лестнице.
Справедливость их с Поппи миссии прибавила Николасу решимости, и он сказал:
— Мы просто вынесем картину через парадную дверь.
Поппи широко раскрыла глаза, в изумлении.
— Неужели у нас нет иного выхода?
Он поплотнее завернул картину в материю и ухватился за один из верхних углов рамы, Поппи поддерживала картину за нижний задний угол рамы.
Никто, кажется, не обратил внимания на их появление. Гуси и собаки служили поистине хорошим отвлечением. Сергей и Наташа растерянно топтались по залу, лица у обоих густо побагровели. Элинор и Беатрис нигде не было видно, а целая толпа народу все еще занималась поисками кольца. Головы наиболее рьяных искателей склонялись чуть ли не до полу. Оркестр продолжал играть вальс, но в танце кружилась всего одна пара — Эверсли и хорошенькая девушка. Поппи еще раньше видела их вместе.
Никто не встал на пути у Николаса и Поппи, когда они приблизились к выходу из бального зала. Дверь была распахнута настежь, и какая-то пожилая чета устремилась к ней, переговариваясь вынужденно громко из-за несмолкаемого гогота гусей. Николас предоставил супругам возможность выйти первыми, он и Поппи уже готовы были переступить порог следом за ними, как вдруг Николас ощутил то ли чей-то рывок, то ли толчок, пришедшийся по раме картины.
— Господи! — услышал он у себя за спиной вскрик Поппи. — Да отпусти же ты мое платье, Борис!
И тут Борис увидел Николаса. Радостно залаяв, пес подпрыгнул, обхватил передними лапами его ногу и явно не желал отцепляться.
— Это не собака, а стихийное бедствие, — произнес Николас, которому до двери оставалось фута три, не больше.
— Он в тебя влюбился, — не удержавшись от смеха, сказала Поппи. — Как злополучный гусак в Сергея.
— Очень смешно, — сухо отозвался Николас.
Ответом было полное молчание.
Он обернулся. Повернула голову на белой, стройной шейке и Поппи.
— Куда это вы направляетесь с нашей картиной? — задала вопрос графиня Ливен при полном молчании присутствующих.
— М-м, я… Я собиралась отвезти ее к себе домой, — ответила Поппи.
После этих слов поднялся общий невнятный говор. Но тут в распахнутую дверь бального зала прошествовала группа джентльменов, в их числе лорд Дерби и лорд Уайетт.
Испытываемое Поппи напряжение немного сдало свои позиции. Она очень обрадовалась появлению отца.
Лорд Дерби вдумчиво огляделся по сторонам.
— Мы были вызваны с некоего бесполезного совещания длиннолицым мужчиной с маленькими глазками, одетым в ливрею. Он сообщил нам, что здесь происходят некоторые беспорядки. Чем мы могли бы помочь, граф? Графиня?
Граф сверкнул на него глазами, затем указал пальцем на Поппи.
— Ваша собственная дочь похитила весьма ценное произведение русской живописи, так сказать, прямо у нас из-под носа. Неужели она считает нас глупцами?
Лорд Дерби уже открыл рот, видимо, собираясь что-то ответить, но из его попытки ничего не вышло.
— Леди Поппи вовсе так не считает, — вмешался в разговор Николас. — На самом деле картина эта принадлежит ей, граф и графиня. Право на владение удостоверено, и поймите: мы можем изъять картину, не испрашивая разрешения, и вернуть подлинным владельцам, а именно семье лорда Дерби.
Брови графа сошлись на переносице.
— Выходит так, что мы имели дело с ошибочно установленным правом на владение? Вы утверждаете, что великое русское произведение искусства не принадлежит племяннице и племяннику Ревника? И мы не вправе праздновать его презентацию как такового здесь, сегодня?
Николас вежливо улыбнулся и ответил:
— Да, граф и графиня. Сообщаю вам об этом со всем почтением.
— Вы ошибаетесь, Драммонд. — Сергей выступил вперед. — Мой дядя Ревник написал этот портрет, и мы нашли его у него под кроватью. Он наш. Моя сестра и я унаследовали состояние нашего дяди.
К лорду Дерби наконец вернулся голос, и он первым долгом обратил взгляд на свою дочь, и взгляд этот был обеспокоенным и грустным.
— Мы ведь не желаем совершить ошибку, Поппи, не так ли? Это могло бы осложнить отношения между двумя нашими странами. До этой минуты я не имел представления, что такая картина существует.
Лицо графа побагровело.
— Лорд Дерби утверждает, что не осведомлен о существовании этого полотна? Что здесь происходит?
Графиня подняла руку.
— Вы обязаны представить доказательства того, что картина принадлежит вам, леди Поппи.
— Я должен согласиться, — сказал лорд Дерби.
