Книга Ничего святого - Степан Алексеевич Суздальцев

Но Настя не была моим грузом: за всё время не было ни единого мига, когда бы меня тяготило Её общество, наше общение и совместная жизнь.

Каждый вечер я стремился скорее увидеть Её, провести с Ней вместе лишнюю минуту было для меня счастьем, – Она была для меня бездонным колодцем Свободы, Света и неиссякаемой Жизни.

Я хотел быть с Ней не потому что этого требовали устои общества или законы нашей страны, с формальной точки зрения, нас ничто не связывало, но тем не менее Настя была и остаётся самым важным человеком в моей жизни, а встреча с Ней – величайшим подарком судьбы.

Рядом с Ней мир как будто становился шире, и весь этот мир была Она Сама. Она не сознавала границ – в Её сознании преград не существовало, а любые трудности, казавшиеся мне неразрешимыми, разлетались вдребезги в сиянии Её лучезарных глаз. Она никогда не говорила заумными сложными фразами и не выстреливала бесконечным набором цитат мыслителей древности. В Её речах всегда открывалась обезоруживающая простота Истины, словно Она Сама сотворяла её.

В Её спокойном взгляде на мир было что-то завораживающее и грандиозное, глубокое, и вместе с тем оно было прямо здесь и сейчас. Когда Она была рядом, время имело свойство сворачиваться или растягиваться, – как если бы Она, играючи, распоряжалась им по Своему усмотрению.

Даже когда мы уже пару месяцев жили вместе, я иногда ловил себя на стремлении прикоснуться к Ней, чтобы удостовериться, что Её кожа состоит из той же материи, что и моя. Воздух, которым Она дышала, был иным воздухом, эфиром, вместе с которым в Её лёгкие проникала вся мудрость и энергия Вселенной. Это было нечто, превосходящее само Бытие, непознанное и необъяснимое, но вместе с тем столь же ясное, как солнечный свет.

Я не ошибся: экзамен я действительно сдал на «пять». У меня была ошибка в переписывании с черновика на чистовик (я пропустил строчку, что привело к логической дыре в повествовании), но апелляцию подавать я так и не стал.

Через неделю состоялся экзамен по английскому языку, который – спасибо занятиям – я сдал идеально.

И вот, в конце июля состоялся день оглашения результатов.

Мы с Настей надели рваные синие джинсы, кеды, чёрные футболки с богомерзкими надписями и, взявшись за руки, вышли из дома. Пройдя через Нескучный сад, мы вышли на набережную и не спеша тёплым июльским утром дошли по ней любимым маршрутом до Каменного моста. Перейдя через реку, мы поднялись к дому Пашкова и мимо Библиотеки направились к Храму знаний по Моховой улице.

Я вёл Её на журфак, словно к себе домой. Она была рядом, и я ни секунды не сомневался в том, что это место – мой дом, я ощущал его своим домом, самым близким и знакомым мне местом на земле.

Взявшись с Ней за руки, мы поднимались по мраморным ступеням к портрету Михаила Васильевича, словно восходили к вратам Петра. В 232-й аудитории (бывшей Коммунистической) уже собралась известного рода толпа абитуриентов. Почти все они были в компании родителей или бабушек. Я был едва ли не единственным, кто пришёл сюда с девушкой: в конце концов, каждый приводил самых близких.

Началось оглашение результатов. Отдельным списком оглашались имена студентов Международного отделения.

– Агафонов Андраник Сергеевич… Агафонов Артур Сергеевич… Бирюков Алексей Валерьевич… – зачитывала декан факультета. Она не спеша продвигалась по алфавиту, я смотрел в зал и по радостной реакции людей узнавал своих однокурсников. – … Калашников Глеб Георгиевич… Кузнецов Иван Андреевич… Николайчук Александр Николаевич… Оганесян Игорь Каренович… Петухов Ян Алексеевич… – Я видел, как какой-то парень обнимается со своей мамой, по необъяснимой причине это выглядело так трогательно и умилительно. А декан продолжала и уже вплотную приблизилась к букве «С»: – …Семенков Олег Олегович, Скуратов Василий Андреевич… Смолин Фёдор Алексеевич…

– Вот ты и стал студентом МГУ, – сказала Настя. В Её глазах сверкало счастье всеми оттенками синего цвета, нырнув в него, я и не заметил, что целую Её на глазах у всей аудитории.

На следующий день мне позвонил Илюха.

– Бармалей, здорова! – сказал он беспечным тоном. – Слушай, тут такое дело. Приходи завтра в 10 в Тверской суд.

– Хорошо, – несколько сконфуженно ответил я. – А что случилось?

– Да всё нормально, завтра я там устрою бесстрашный суд, – произнёс мой друг. – Но не буду портить тебе сюрприз: сам всё увидишь.

– Я приду, – пообещал я.

– Ладно, мне пора.

Илюха повесил трубку.

Я почувствовал, как внутри у меня что-то неприятно сжалось.

Мы с Илюхой не общались нормально с дня моего рождения.

Мы с ним несколько раз созванивались, чтобы обсудить полученные травмы, но с тех пор я ни разу его не видел. Во многом, хоть я себе в этом и не признавался, я не общался с ним из-за Насти. Илюха был мой друг, а Настя была моя девушка. Я понимал: что бы там ни было, это осталось в прошлом… и всё-таки мы с Илюхой не общались уже больше трёх месяцев. Я говорил ему, что ушёл из дома и переехал, но в подробности не вдавался, а Илюха не спрашивал.

Но вдруг, внезапно, он просил меня прийти в суд.

Конечно же, я не мог отказаться. Я рассказал Насте о звонке, и меня очень озадачила её задумчивая реакция, однако я не придал ей должного значения.

На следующий день мы вместе с Настей отправились в Тверской районный суд на Цветном бульваре. По дороге я представлял себе помпезное здание, впечатляющее своей значительностью, да и как может быть иначе, если здесь вершатся судьбы людей? Но вместо этого я обнаружил обыкновенное трёхэтажное здание из красного кирпича, похожее на школу старого формата или районную зубную поликлинику. Оно не поражало воображение и удивляло лишь степенью своей обыденности.

В 9:50 объявили, что через десять минут в зале заседаний состоится слушание по делу Ильи Курбского. От этих слов у меня внутри пробежал холодок. Мы вошли в зал. За исключением нас, там были несколько студентов, вернее всего, юридического вуза, и пара пенсионеров, которые, вероятно, проводили свой досуг, наблюдая за отправлением правосудия.

Через несколько минут в зал вошёл мужчина в синей прокурорской форме с подполковничьими погонами и Илюха – в сопровождении судебных приставов. Прокурор сел за один стол, Илюха – за другой.

Ещё через минуту в зал вошла судья, женщина лет пятидесяти, внешностью и мимикой очень напоминавшая директора моей школы.

– Всем встать, суд идёт! – молодцевато воскликнул судебный пристав.

Судья проследовала за своё место, довлевшее над всем остальным залом, как кафедра в кабинете биологии.

– Сегодня слушается дело Курбского Ильи Андреевича, гражданина Российской Федерации, 3 сентября 1989 года рождения, – объявила судья.

«Интересно, – подумал я. – Я ведь никогда не знал илюхино отчество, а оно такое же, как у меня».

– …По статье 228 Уголовного Кодекса Российской Федерации: незаконное приобретение, хранение… – продолжала судья, – …подсудимый, вам инкриминируется нарушение пункта третьего настоящей статьи, а именно производство, хранение и распространение…

Какая нелепость, – размышлял я, пока судья зачитывала ужасно длинное, неестественно канцелярское и бессмысленное обвинение. – Какой бред: осуждать человека за продажу марихуаны! Да это же просто-напросто травка!

– Подсудимый, у вас есть право на адвоката, – судья обратилась к моему другу. – Вы собираетесь им воспользоваться?

– Благодарю, я буду защищать себя сам, – ответил Илья.

– У обвинения есть возражения?

– Нет, ваша честь, – с серьёзным видом сказал прокурор.

– Объявляю слушание по делу открытым, – будничным голосом сказала судья.

В её словах не было никакого личного отношения, никаких эмоций, лишь тусклая формализованность заученных оборотов. Ей предстояло решать судьбу прекрасного человека, но он был для неё лишь номером папки, в которой нужно было сделать пару пометок, прежде чем передать в архив или в другое ведомство.

– Подсудимый, вы признаёте себя виновным в совершении преступления? – обратилась судья.

– Я признаю, что выращивал марихуану и продавал её, – ответил Илюха.

– То есть вы признаёте свою вину?

– Нет, поскольку я не считаю себя виноватым, – сказал Илья.

– Вы