сознание обладания ими, а еще раньше — сознание использования своих возможностей, так?»
Это было приятно, просто здорово — воспринимать мысли не только Амебы, но и Дана. Раньше я не воспринимала так его мысли, как и он мои, — по той простой причине, что их у нас не было, не появлялись. А теперь… даже излишне напористая манера Дана выражать свое мнение, которая нередко коробила его товарищей, огорчала и меня, теперь радовала, ибо в ней проявлялось его мнение и личность.
«Ты несколько утрируешь, но так», — согласилось ВП.
«Ну, ясненько: еще некоторое время спустя вы удовлетворитесь сознанием того, что могли бы вспомнить, как восстановить в себе те или иные прекрасные способности-возможности. Затем для душевного комфорта вам окажется достаточно сознания, что в ваших мозгах могли бы возникнуть воспоминания о возможности вспомнить о чем-то таком… о чем бишь? А не все ли равно. Так вы необратимо утратите и способность овеществлять в воде, как утратили ее для суши, утратите память, самосознание — и впадете в предсмертную спячку!»
«Мы не утратим память и не впадем в спячку, — надменно помыслило в ответ ВП, — мы устойчивы и бессмертны. И все вместе, и каждый в отдельности — мы храним информацию как об общем, так и об индивидуальностях своих. Овладев изменчивостью, мы перестали быть подвластны носителю ее — времени — и можем всегда вернуть себя в любое прежнее состояние».
«Мы можем… Да вы перезабудете и эти знания, как перезабыли от безделья уже многое! Да и ни к чему они вам: вы замкнулись на самих себе, вам некуда стало развиваться. От вас и так мало, что осталось, а скоро и совсем растворитесь в своей водичке!»
Пришло время и Амебе пережить оскорбленность, а нам — почувствовать силу ее. Высшее Простейшее издало беззвучное: «Да как вы смеете?!» — силы, можно сказать, фугасного взрыва. Сначала его ощутили наши головы, потом оно сотрясло судорогами туловища и напоследок отдалось в пятках. Амеба вскипела — почти в буквальном смысле: из желтого студня повалили обильные пузыри. Последнее, что «вспомнили», это что мы еще несмышленыши так рассуждать, что слово «млекопитающиеся» родственно с «молокососы», что прежде чем утверждать такое столь категорически, недурственно бы нам прожить свои миллионы лет, — тогда будет видно, на что и как замкнется человечество. Амеба исчезла. У нас с Даном из носа текла кровь.
13. Атака презрением
— Нас ободрила эта прорезавшаяся возможность противостоять телепатическому напору Амеб своей мыслью, — заговорил Дан. — Она обусловливала диалог, спор, сопоставления точек зрения — все, от результатов чего должны выиграть и мы, и они. Поэтому во второй половине ночи мы, отдохнув в ракете, снова поплыли в море. Искать общения. Мы не понимали, насколько это было легкомысленно и опасно.
Кадры памяти: темное море опалесцирует тысячами пятен-обликов — над водой фиолетовыми, в ней оранжево-серыми. Иные пятна поднимаются по блестящим струям дождя, проплывают над островом и ракетой, кружат над медленно плывущими во тьму астронавтами. Много собралось здесь Амеб!
— Теперь, плывя, мы чувствовали-знали, что о содержании нашей последней беседы с тем вскипевшим ВП известно им всем — и даром нам это не пройдет. Нам стало не по себе. Но показать это, дрогнуть, повернуть вспять — тоже было ни к чему. Мы прибыли на планету с добром, явились какие есть, со своими взглядами на жизнь, искали не выгод для себя, а общения и взаимопонимания — чего же нам опасаться!
В двухстах метрах от берега мы начали медленно погружаться, ожидая, как водится, что какое-то ВП неподалеку от нас осветится, вступит в Контакт… Но не тут-то было! Их много было окрест: серые тепловатости плавали вверху, внизу и по сторонам. Но все они расступались при нашем приближении, смыкались за нами — и безмолвствовали. Чем глубже мы погружались, тем более чувствовали какой-то гнет… Какой диалог, какие споры — они нас в упор не видели! Точнее, воспринимали нас, надерзивших, — и презирали! В жизни не чувствовали ничего противнее и тяжелей этого концентрированного презрения: надменного, холодно испускаемого на нас со всех сторон. Мы плыли будто не в воде, а в море презрения… не дай бог еще пережить! — Дан впервые за передачу сорвался с ровного тона. — Я показался себе таким ничтожным, глупым… и вроде уже раскаивался, что осмелился перечить — и кому?!
— Со мной происходило похожее, — вступила Ксена, — но только с моей, учитываемой Амебами спецификой. Они все вокруг обменивались быстрыми и невероятно сложными мыслями, касавшимися меня и интересными мне. Однако мои бессильные попытки их понять только забавляли Высших Простейших, усиливали их презрение. «Пустяковые организмы, примитивы, — заметило одно ВП слева. — Я бы взялся овеществить в тех же объемах куда более совершенные. Для этого надо…» И в глубине его сумеречного комка возникли упрощенные фигурки Дана и меня, преобразуемые в более совершенный вид. Соседние ВП молчаливо одобряли, только одно помыслило: «Да самку-то незачем и совершенствовать — слить ее с нашей базой-маткой, чего проще!» Другие и это одобрили. Но самое страшное было то, что… — Ксена замолкла на секунду, — что и я это одобрила. Сама вдруг захотела, чтобы меня слили с их базой-маткой, полуживой пассивно-чувственной жидкости! Неодолимо захотела, мечтала: нет для меня большей радостью, чем слиться с нею и служить Высшим… Конечно, и это было наведено.
— Мы находились в общем психополе, — заговорил Дан, — и я чувствовал, что с Ксеной неладно. Мне тоже досталось, но ей было вовсе худо…
— Мне было не худо, — с невеселой улыбкой возразила та, — мне было очень хорошо, когда на пятнадцатиметровой глубине я принялась расшивать стык гермошлема с костюмом, чтобы слиться. Мне было просто замечательно.
— Я увидел, закричал: «Что ты делаешь?!» — подплыл к ней, схватил за руки…
— А я сопротивлялась что было сил, кричала: «Пусти! Не хочу жить, не хочу с тобой, противно! Хочу с ними!..» — отбивалась и вырывалась…
— Это не ты сопротивлялась, это они заставили тебя раскрываться и отбиваться — для забавы, для удовлетворения мстительного чувства. Чтобы унизить нас. Я понял это, понял, что бороться надо не с тобой, с ними. Как? Вспомнил: Амебам очень не по душе пришлись мои знания об огне. И я стал таким огнем! Мыслью и чувствами я был всем сразу: дюзами разгоняющегося звездолета, степным пожаром, тритиевой термоядерной плазмой, Альтаиром во всем его блеске, пылающим вулканом, вспышкой «сверхновой»!.. А сам тащил тебя к поверхности и к берегу. Мимолетно ощутил: подействовало, Амебы ошеломлены, растекаются от нас подальше. И
