Книга Переплетения - Зигмунт Милошевский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 79
– Идея была моя, – начал Рудский. – Это я благодаря невероятному стечению обстоятельств узнал, почему погиб мой сын и из-за кого. Вначале я пытался смириться и пойти по рациональному пути. В конце концов, я психолог и время, проведенное мной на работе, исчисляется годами. Но не смог. Потом я захотел просто убить его – пойти, выстрелить и забыть. Но это было бы слишком просто. Моего сына пытали два дня, а эта сволота умрет за долю секунды? Невозможно.
Я думал об этом долго, очень долго. Как сделать так, чтобы он страдал. Так страдал, что, в конце концов, сам решился бы себя убить, не в состоянии выдержать боль. Так я придумал терапию. Я знал, что может не получиться, что Теляк может не совершить самоубийства и вернется домой как ни в чем не бывало. И мирился с этим. Мирился, потому что знал – после моей терапии он всегда будет страдать.
В ту ночь я не мог уснуть. Ходил по своей комнате и ждал: уже все? Принял он уже таблетки или нет? Заснул ли? Умер ли? Наконец, я вышел в коридор и подкрался к его двери. Было тихо. Я наслаждался тишиной, но вдруг услышал звук спускаемой воды, и из ванной в глубине коридора вышел Теляк. Он был бледен, но, несомненно, жив. В костюме и ботинках, готовый уйти. Он нахмурился, увидев меня, и спросил, что я делаю под его дверью. Я солгал, что беспокоился о нем. Он оставил это без комментариев, сказав, что прекращает терапию и «съебывается на хуй из этого борделя как можно дальше» – простите, цитата.
Потом он пошел в комнату за чемоданом. Я не знал, что делать. Мало того что он жив, так еще и не производил впечатления умирающего от боли и вины. С этого сукина сына все стекало как с гуся вода. Я пошел в кухню, чтобы выпить воды, успокоиться и заметил вертел… Дальше я почти ничего не помню, мой мозг отказывается от этих картин. Я подошел к залу, он был там. Кажется, хотел ему объяснить, зачем это делаю и кто я на самом деле, но когда увидел ненавистное лицо, циничный блеск в глазах и ехидную усмешку… Просто взял и ударил. Прости меня, Господи, что я это сделал. Прости мне, что я не чувствую себя виноватым. Прости меня, Ядзя, что я убил отца твоих детей, кем бы он ни был.
Цезарий Рудский – точнее, Влодзимеж Сосновский – театральным жестом спрятал лицо в ладонях. В помещении теперь должна была повиснуть такая плотная тишина, что ее можно резать на кусочки и нанизывать на вертел, но это был центр города. По Лазенковской проехал старенький «малюх», разболтанный «икарус» с гулом остановился на остановке у костела, однообразно шумела Вислострада, стучали чьи-то каблуки, плакал ребенок, наказываемый матерью. Но Теодор Шацкий услышал, как в его голове все встало на правильные места. Человеческая совесть и совесть прокурора, подумал он, заколебавшись, но лишь на долю секунды, – и кивнул Кузнецову, который встал и выключил камеру. Затем полицейский вышел и через минуту вернулся в обществе двух граждан в форме, которые вывели Рудского.
Но, несмотря на все – без наручников.
Понедельник, 18 июля 2005 года
Международный день суда и прокуратуры. За границей суд в Белграде приговорил к 40 годам знаменитого преступника по кличке Легия за убийство президента Сербии в 2003 году. Саддаму наконец предъявлено формальное обвинение, пока – в уничтожении гражданского поселения в 1982 году. Роман Полански дал показания Лондонскому суду из Парижа по делу против «Vanity Fair», написавшей, что после трагической смерти своей жены Шерон Тейт режиссер пытался соблазнить шведскую королеву красоты. В Польше суд во Вроцлаве запретил издательству печатать «Mein Kampf», а белостоцкая прокуратура обвинила Александру Якубовскую в фальсификации проекта закона о средствах массовой информации. В Варшаве прокурор потребовал пожизненного заключения для бывшей продавщицы, обвиняемой в загадочном убийстве в магазине «Ультимо», а адвокат – ее оправдания. Кроме этого, на улице Ставки открыли памятную таблицу в честь бойцов Армии Крайовой, в первые часы Восстания освободивших около 50 евреев, а Картинная галерея Захента начала рекламировать себя с помощью конфет, которые продаются в продовольственных магазинах. Дворец культуры и науки готовится к большому празднику – 22 июля ему исполнится 50 лет. 25 градусов, без дождя, почти безоблачно.
1
Было несколько минут после трех. Прокурор Теодор Шацкий сидел в своем кабинете и наслаждался тишиной, установившейся в тот момент, когда его коллега исчезла с работы, чтобы пойти с ребенком к аллергологу. Он оставил сей факт без комментариев. Ее уход означал, что ему не придется больше слушать музыку Кэти Мелуа[122], сочащуюся из компьютера («Я надеюсь, вам не помешает, если тихонько будет играть?»), и телефонных разговоров с матерью («Ты им скажи, что за восемьсот злотых можешь сама вырезать эти буквы на папином памятнике. Так и скажи. Разбойники, трупоеды, гиены кладбищенские»).
Ровно месяц назад полиция вывела Цезария Рудского из монастыря на Лазенковской. Через несколько дней Шацкий допрашивал его в «следствии по делу Цезария Рудского». Терапевт слово в слово повторил все сказанное перед камерой в зале, а прокурор тщательно запротоколировал, делая вид, что принял все за чистую монету. Но все же спросил, почему Рудский уверен в вине Телята и что он знает о закулисье дела об убийстве своего сына.
– Как я уже сказал, это была случайность, одно из тысяч непонятных стечений обстоятельств, с которыми мы сталкиваемся ежедневно, – говорил Рудский, одетый в бежевый тюремный костюм, в зале для допросов на Раковецкой. Он выглядел столетним дедом, от горделивой осанки и проницательного взгляда не осталось даже воспоминания. – Я проводил терапию мужчины, больного раком костей в последней стадии; через три месяца он умер. Человек он был бедный, из общественных низов, и я принял его бесплатно, чтобы оказать услугу приятелю из Института онкологии. Ему хотелось кому-то исповедаться. Преступник, скорее мелкий, настолько мелкий и осторожный, что ни разу не попал за решетку. На самом деле на совести у него был один грех – он принимал участие в убийстве моего сына. Возможно, он не приложил к нему руку буквально, но вместе с убийцей вломился в нашу квартиру, был свидетелем пыток и убийства. Он дрожал от волнения, говорил, что вначале им заплатили лишь за то, чтобы напугать и поколотить, но в конце «шеф» решил, что Камиля надо убрать «на всякий случай». Это был шок. Я расклеился перед этим бандитом и рассказал, кто я такой; мы вместе проплакали несколько часов. Он обещал, что поможет найти «заказчика». Подробно описал его и все обстоятельства их встреч, разговоры. Сказал, что причиной могла стать женщина: у заказчика однажды вырвалось, что «теперь у него открыта к ней дорога». Я сразу подумал о Ядзе – Камиль был в нее сильно влюблен, хотя она на несколько лет старше. Я нашел ее, сделал и снимок Теляка. Бандит узнал его на сто двадцать процентов.
Теодор Шацкий тщательно запротоколировал вранье подозреваемого, не моргнув глазом. Тот подписал протокол, тоже без всякого гримасничанья. Оба знали, что грозит их семьям, если выяснится правда – прежде всего, если начнется следствие. Однако после этого Шацкий рассказал старому терапевту, что знает о работе Хенрита Телята в коммунистических службах безопасности, «департаменте смерти» и по-прежнему действующих структурах эсбеции. И попросил рассказать настоящую правду.
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 79
Внимание!
Сайт сохраняет куки вашего браузера. Вы сможете в любой момент сделать закладку и продолжить прочтение книги «Переплетения - Зигмунт Милошевский», после закрытия браузера.
