Отправил письмо экстренной почтой — она должна получить его завтра. (Вдруг понял, что когда завтра встану, то увижу над головой старые деревянные балки и услышу Зассанца Пита, который никак не опорожнит свой бездонный мочевой пузырь.) Удивительно, как летит время, когда у тебя проблемы с женщинами. Принимая горячую ванну, решил сосредоточиться на пьесе и забыть на время о личной жизни.
Поцеловал маму на прощание, наверное в двадцатый раз в этом году, и сел в дышащий на ладан автобус, который повез меня в школу.
29 августа, вторник
05.00. Все проснулись и делают домашку по английскому, заданную Папашей на выходные. Он приказал нам прочесть рассказ южноафриканского писателя Кана Тхемба «Костюм». К счастью, Геккон вспомнил о задании вчера примерно в двенадцать часов ночи — ему напомнил об этом Гоблин, который изображал Папашу (как всегда, очень смешно). Жиртрест был единственным в нашей спальне, кто так и не смог пробудиться ото сна. Сказал, что придумает что-нибудь на ходу.
12.00. Папаша каким-то образом понял, что Жиртрест не сделал домашку, и спросил, почему действие рассказа происходит в борделе и игорном доме. Жиртрест повелся на его уловку и ответил, что все дело в проститутках! (На самом деле рассказ о жене одного парня, у которой роман с другим мужчиной. Этот сюжет пробудил во мне угрызения совести по поводу Русалки.) В ответ Папаша отругал его матом по-французски (по крайней мере, мне показалось, что это был французский) и приказал нашему полнотелому другу съесть копию своего рассказа. Бедному Жиртресту понадобилось примерно четыре секунды, чтобы понять, что Папаша не шутит, и около 1004 секунд, чтобы проглотить двадцать четыре печатных страницы. Жир был только рад возможности отведать второй завтрак (что неудивительно) и весело чавкал, пока Папаша рассказывал нам о южноафриканских новелистах.
Не считая сильного бурления в животе, поедание серьезной литературы не оказало никаких побочных эффектов на Жиртреста. (Правда, он признался, что страницы с иллюстрациями сожрать сложнее, чем просто текст.)
14.30. Я снова на приеме у доктора Зу. Признаться, теперь я жду каждого приема с ужасом. Что за бес заставил меня добровольно заделаться подопытной свинкой у этого спятившего фрейдиста? Серьезно задумался над тем, чтобы прикинуться смертельно больным и сбежать в медпункт, но ведь тогда пришлось бы пропустить и репетиции. Поэтому решил встретиться с бородатым и шепелявым чудовищем лицом к лицу.
К счастью, весь сеанс мы проговорили о Верне. Его выходки явно поставили доктора Зу в тупик, и он хотел узнать, как Человек Дождя обычно ведет себя с ребятами. Я стал рассказывать историю за историей о своем умалишенном соседе, стараясь потянуть как можно больше времени. В мельчайших подробностях описал его исчезновение, неестественные отношения с Роджером, лысину и, разумеется, его разоблачение в истории с кражей трусов.
Доктор Зу исписал целую стопку бумаги, периодически мыча и похрюкивая (иногда одновременно). Он объяснил, что, наперекор общему мнению, он считает, что трусы были нужны Верну, чтобы обустроить гнездо для Роджера под гаражом для велосипедов, и сексуальные отклонения тут ни при чем. (Боюсь, придется постараться, чтобы вся школа поверила, что гнездо из мужских трусов — это ну ни капли ни извращение!) Он также добавил, что начальство сильно давит на него и требует сослать Верна в психушку. Однако его мать очень хочет, чтобы он остался в школе и пошел по следам покойного отца. Говорят, что Верна уже почти выгнали, но мать пожертвовала кругленькую сумму в школьный строительный фонд. Тогда Глок заговорил по-другому и заявил, что Верн уйдет из школы только через его труп. Из кабинета Зу я выбежал вприпрыжку — еще целую неделю я свободен!
30 августа, среда
Викинг снял меня с урока географии, и мы вместе поехали в Питермарицбург на его старом «ягуаре». Вдали от школы Викинг расслабился и даже начал шутить — от его свирепости следа не осталось, и он принялся расспрашивать меня о родителях и всякой всячине. Он вез меня к парикмахеру. Сегодня мои длинные пакли впервые превратятся в прекрасные локоны, как у Оливера. (А в следующую пятницу мне сделают мелирование!)
Парикмахершу звали Бернадетт, и она была на короткой ноге с Викингом. До того короткой, что первые десять минут после нашего приезда его рука была словно приклеена к ее заднице. Каждый раз, когда он сжимал ее, Бернадетт взвизгивала, хихикала и называла его «озорником».
Она принялась накручивать мои волосы на тоненькие бигуди, а затем нанесла на них какую-то вонючую смесь и засунула мою голову куда-то вроде гигантского тостера. Через несколько минут пребывания в тостере мне стало скучно, и я принялся листать женские журналы. Какая-то старушка (она тоже сидела с головой в тостере) оторвала меня от статьи о каких-то «месячных» (бывают у женщин) и спросила, не голубой ли я. Я ужасно покраснел и ответил как можно более возмущенным голосом. Объяснил ей все про Оливера, и, задав пару наводящих вопросов, она вроде успокоилась и убедилась в моей невиновности.
Подошел ее парикмахер — парень по имени Антон, на котором были кожаные штаны, рубашка в цветочек и многочисленные кольца и браслеты. Он подкрутил мощность ее тостера и сказал:
— В наше время не поймешь — эти голубые повсюду! Как узнать, кто есть кто? Некоторые выглядят совершенно нормальными, а потом вдруг — ой! — Старушка взвизгнула от боли. Антон рассыпался в извинениях за то, что порезал ее ножницами.
Просидев в тостере несколько часов, я наконец был готов увидеть свой новый образ. Результат меня шокировал. Я выглядел… странно, вот самое подходящее слово. Длинные каштановые кудельки! Викинг был счастлив и в благодарность схватил Бернадетт за грудь, а мне сказал, что я уже наполовину превратился в идеального Оливера. Затем мы вернулись в «ягуар» и встали в пробку на пути в предгорье Натал.
