— Машина телевидения? — удивилась я.
— Знакомый знакомого, — скромно промолвила Джейни. — Он должен был мне услугу за услугу.
— У тебя знакомые в Мэне?
— Я много с кем знакома.
— Итак, вернемся к офтальмологу. Мы едем в кафешку в Портленде, и он начинает мямлить.
Джейни скорчила гримаску.
— Этот тип говорил, как аукционист, у него акцент, он потел и снимал с себя одежду.
— Как?
— Сначала куртку, потом пиджак, галстук… — Джейни скривилась. — Я с ужасом ждала, что на этом он не остановится. Я спросила: «Что вы знаете о Китти Кавано?» — а он начал лопотать, что все это случилось давным-давно, было ошибкой молодости, он не хочет это обсуждать, это было тяжелое время в его жизни, и он сожалеет, и он счастливо женат в настоящее время…
Мои ладони и спина покрылись испариной.
— Он знал Китти!
— В Нью-Йорке.
— Когда?
Джейни вздохнула.
— Я не смогла прижать его. Не сумела даже заставить его произнести имя Китти. Он продолжал твердить, что все, что случилось, было только один раз, в Нью-Йорке, и осталось в прошлом. Я не знаю, какое прошлое он имел в виду — может, когда Китти попросила Эвана заняться им две недели назад. И когда я начала задавать уже конкретные вопросы — когда он встретился с ней, кто кого охмурил, сколько это стоило… Он набрал номер своего адвоката и заявил, что, если я хочу спросить еще что-нибудь, мне понадобится повестка. И мне пришлось заплатить за нас обоих!
— Скотина! — воскликнула я. — После того, что ты проделала весь этот путь для встречи с ним…
Джейни кивнула и сунула фотографию Гарольда в конверт.
— Бо Бэйд мертв. Это снимает с него подозрения.
— С него — да. Но не с Лоры Линн Бэйд, — возразила я. — А если она узнала, что ее отец познал ее подпольную писательницу в библейском смысле слова?
— Познал ее и платил ей. Думаю, нам следует рассказать об этом Стэнли Берджерону.
— А что Эммет Джеймс?
Джейни снова скорчила гримасу.
— Прошло не так хорошо, — ответила она и достала четвертую фотографию.
Если двое мужчин были среднего возраста, то Эммета Джеймса уже поджидал автобус с конечным маршрутом «Смерть».
Он был миниатюрным, в черных брюках с отутюженной складкой и свободной белой рубахе на пуговицах. Легкие пряди белых редких волос, голова, розовая и невинная, как яичко. Крошечные ручки, покрытые голубыми венами, сложены на коленях.
— Эммет Джеймс, — возвестила Джейни. — Профессор английской литературы. Специалист в области современной британской и американской поэзии. Девяносто два года, живет в Нью-Хейвене, в инвалидном кресле. В общем, вряд ли он убийца. И не представляю, чтобы он платил за секс. По крайней мере не в этом веке.
Я изучила фотографию.
— Ты спрашивала его о Китти?
— Да. Или лучше сказать, пыталась спросить. Но он действительно очень, очень старый. — Джейни отхлебнула из своей чашки. — Он начал читать стихотворение. Мы были в его кабинете, знаешь, такой с книжными полками от пола до потолка, практически без света. Все это смахивало на Голума и кольцо из «Властелина колец».
— Чье стихотворение?
— Шэрон Олдз, — ответила Джейни, протягивая мне последнюю страницу из пачки.
Распечатка в один интервал стихотворения «Почему моя мать сделала меня». Я прочитала:
«Может быть, я и есть то, Чего она хотела от отца как женщина. Может быть, я и есть то, Какой она хотела быть, Когда увидела его в тот первый раз Стоящим во дворе их университета. Он был высок и крут В жестком мужественном свете 1937…»
— Девятьсот тридцать седьмой?
— Я тебе и говорю, что он не замешан, — произнесла Джейни. — Мне было не по себе, что побеспокоила его.
Я кивнула, прочитала оставшуюся часть стихотворения в поисках возможных зацепок или каких-либо намеков на проституцию. Ничего такого там не было.
Я лежу сейчас, как, бывало, лежала. В изгибе ее руки — ее создание. И я чувствую, что она смотрит на меня, Как создатель меча смотрит на отражение Своего лица в стали лезвия.
— И что это все означает?
— Наверное, ничего, — ответила Джейни. — Знаешь, он был, как музыкальный автомат — нажимаешь кнопочку, и выскакивает стих.
— А тебе он что посвятил?
— Она идет во всей красе, светла, как ночь ее страны, — скромно наклонила голову и процитировала Джейни.
Я убрала фотографии и стихи в папку.
— Никогда не смогу достойно отблагодарить тебя за то, что ты сделала для меня! — воскликнула я.
— Ну, и для себя тоже. Это же теперь мой материал.
— Если он вообще будет, — пробурчала я. — А вдруг убийство совершил почтальон?
Я поднялась и убрала папку в свою сумку с логотипом радиостанции. Сумку я взяла с собой, желая доказать, что не собираюсь производить впечатление на Эвана Маккейна.
Джейни тоже встала и положила руку мне на плечо.
— Эй!
Я подняла голову.
— Что?
Она заглянула мне в лицо и торжественно провозгласила:
— У тебя не бывает ощущения, что ты не такая свежая, что ты устала?
— Чего?
Она вздохнула, толкнула меня обратно в кресло и села.
— Ты меня беспокоишь. Как ты знаешь, во мне мало материнского. Поэтому я стараюсь смотреть телевизор.
— Ты смотришь рекламу, — заметила я.
Ее глаза сверкнули.
— И фильм из «Зала славы Холлмарк»,[39] который тоже нужно засчитать. Эти два часа жизни мне уже никто не вернет.
Она схватила меня за руку и произнесла:
— Серьезно, Кейт, ты меня беспокоишь.
— У меня все в порядке.
— Как дела с Беном?
— Нормально.
— А дети? Нет, подожди, сама догадаюсь. — Она нахмурилась. — С ними тоже все в порядке.
Я посмотрела на свою лучшую подругу, накрутила прядь волос на палец и призналась:
— Бен заявил, что мне нужно хобби. Мол, я домохозяйка, а не детектив.
— Вот как?
— Ты тоже считаешь, что мне нужно хобби?
Джейни сняла очки и аккуратно уложила их в цилиндрический кожаный футляр с логотипом «Прада».
