Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 82
Зверь, очевидно, был еще молодой и глупый и плохо понимал, что происходит. Он ни разу не поднял головы, не глянул вверх… Но стремительная эта, настигающая тень пугала его безотчетно. И он метался, в ужасе, по тундре — убегал от незримой беды. А затем, устав и обеспамятев, он начал кружить на месте — попал в «кольцо страха». И это означало уже верную гибель, ибо тот, кто попадает в такое «кольцо», вырваться не может. Он почти уже кончен, приговорен. Ему не уйти!
И, глядя на песца (сцена эта разыгрывалась в сотне метров от меня), я ощутил в груди мгновенный мягкий толчок. И, вскинув ружье, — сшиб проклятую сову.
Охотники — якуты, бывшие со мною, тотчас же стали меня бранить. Убивать сов, оказывается, было грешно! Птицы эти пользовались здесь почетом. Они олицетворяли собою древнюю мудрость, были связаны с мистической символикой, с духами ночи и таинствами тьмы.
О «ночном мистицизме» северян я кое-что слышал и интересовался им, но сейчас я думал не об этом — думал я о себе…
— Ты, однако, плохой охотник, — сказал с укоризной один из якутов. — Умную птицу убил, а дорогой мех упустил, проворонил. Песец-то был голубой, за такого большие деньги дают.
— Ничего, не беда, — примирительно сказал я, озирая фантастический пейзаж — нависшие над горизонтом луны, голые холмы и змеящиеся тени. — Песцов полно… Еще много можно добыть!
— Нет, теперь уж не много, — возразил другой. — Весна началась, или ты забыл?! Эти морозы — последние. Ну а как потеплеет, зверь станет линять, охота кончится.
Вскоре и впрямь потеплело. И над береговыми торосами заплескался весенний ветер. Он еще дышал снегом, но уже был влажен и мягок и пахнул дальними морями и странствиями…
И, подгоняемый им, охваченный бродяжьей тоской и нетерпением, я отправился в порт. Но не в Тикси (там появляться мне не хотелось), а в другой, именуемый Певек и расположенный на побережье Восточно-Сибирского моря.
Помогли мне уехать туземцы. Они создали своеобразную эстафету. Янские оленеводы передали меня соседям — кочующим по Уядинской тундре, а от тех я попал к «оленным» чукчам с Индигирки. И вот так, переходя с рук на руки, я благополучно проделал весь свой нелегкий путь.
В пути, между прочим, у меня случилась еще одна встреча, и тоже — с отшельником… Но отшельник этот был уже другого сорта!
Там, на Сарманге, я никак не мог разобраться: кто же передо мной? Философ? Сумасшедший? Пророк? Или просто человек с темным прошлым?.. Этот же, новый, — никаких сомнений не вызывал. Был он не философ, а самый обыкновенный жулик, старый уркаган! И я превосходно знал это; мы ведь когда-то встречались с ним в лагерях. Друзьями мы, правда, не были, но все же принадлежали к одному клану. И мне было известно, что он (кличка у него была Сопля) ухитрился бежать из-под стражи (по блатному выражению — «ушел во льды»). Причем ушел не один — и вся их группа бесследно исчезла в полярной тайге. И ходили слухи, что все они там полегли, погибли…
И вот теперь Сопля сидел передо мной: живой, ухмыляющийся, почти такой же, как и встарь. И единственная перемена заключалась в том, что одна его нога была — деревянная.
— Где же ты ее потерял? — спросил я.
И он ответил, небрежно похлопав ладонью по деревяшке:
— Во льдах. Попал под пулю, получил заражение… Да что вспоминать! Жизнь у нас — сам знаешь — как у птицы мымры. Которая дерьмо клюет. Она клюв вытащит — а хвост завязнет, хвост вытащит — а клюв снова там… Так и я, завяз когда-то… Но ничего, все обошлось.
Он жил в небольшом зимовье, на берегу Индигирки. Я проезжал на оленьих нартах мимо, увидел мерцающие в сумраке огоньки — и попросил погонщика свернуть туда. Я устал от бесконечной санной дороги, от пустынных снегов (уже раскисших и вязких), мне не хотелось ночевать у костра, на сыром, пронизывающем ветру. И я решил теперь провести ночь в нормальной избе… Здесь было всего три дома, и нарты наши остановились у крайнего. Мы вошли. «Нормальная изба» оказалась строением весьма мрачным, сложенным из камней, обмазанных глиной. И обстановка там была самая первобытная. Мебели никакой не имелось. На полу были навалены медвежьи шкуры. В углу дымилась железная печка, а на подоконнике горел жировой светильник. Неровные отблески пламени освещали человека, сидящего в глубине. И я сразу же распознал в нем старого колымского беглеца.
Мы обнялись, разговорились, я забросал его вопросами. И он рассказал, что живет тут давно. Ловит рыбу, ставит капканы на песца и медведя, а также птичьи силки — и ничего, перебивается. Затем и он, в свою очередь, поинтересовался моей судьбою. И так мы толковали, развалясь на шкурах. И я все ближе придвигался к печке; застуженный, насквозь прохваченный ветром, я никак не мог согреться… И потребовал чаю — покрепче, погорячей!
Сопля спохватился, захлопотал. Подошел, хромая, к печке. Пошуровал там. И сказал досадливо:
— Черт, дрова-то почти прогорели… Вот незадача! А в доме — как на грех — ни одного полешка не осталось.
— Так мы сходим, поищем, — сейчас же сказал мой спутник, — молчаливый, угрюмого вида чукотский парень. И поднялся живо. И я тоже привстал…
— Ладно, сидите, — махнул рукой Сопля, — куда вы — в такую темень? Да и вообще, вы ведь мои гости!.. Я уж сам позабочусь.
— Но как же — ты-то? — растерялся я.
— Как-нибудь, — усмехнулся он. — Соображу…
Он умолк, опустил лицо, собрал морщины у губ. И вдруг воскликнул:
— Эх, была не была! Где наша не пропадала?!
И, нагнувшись, быстро отстегнул деревянную свою ногу — и решительным жестом сунул ее в загудевшую печь.
А затем, заваривая чай, мигнул беспечно:
— Не тревожьтесь, голуби! Не пропаду. Вырублю себе новую…
Когда мы, на следующий день, прощались, я тихо сказал ему:
— В прошлом году была объявлена амнистия… Ты об этом слышал?
— Нет, — ответил он так же тихо, — да мне это все равно без пользы. Без разницы.
— Как так, без пользы? Твой побег теперь — прощен… Ты тут одичал, слова понимать перестал. Говорю ж тебе: амнистия! По ней и не такие статьи снимаются.
— Эх, если б только — побег, — пробормотал он, поеживаясь.
— А разве было еще что-нибудь?
— Было. В том-то и дело! — Он закурил, затянулся со всхлипом. — Понимаешь, мы тогда долго плутали, чуть с голоду не подохли. Ну и вот — одного паренька…
— Что? — спросил я, мгновенно напрягаясь, настораживаясь. И, уже догадываясь кое о чем, но не желая верить страшной этой догадке… — Что вы с ним сделали?
— Ну, попросту говоря, — съели.
Он произнес это с мягкой, чуть смущенной улыбочкой. Но улыбался только рот, глаза его были холодны и странно неподвижны. Какое-то мгновение он смотрел на меня не мигая. Потом добавил:
— И вся беда в том, что вскоре после этого мы нарвались на патруль. Вот тогда-то мне и прострелили ногу. Но это — ладно. Главное, что я второпях обронил свой мешок. А в нем было мясо… жареное… Понимаешь? Уходил я, правда, по болоту, и может, мешок — утоп. Но кто знает? Вдруг его все же нашли? И если так, то я давно уж приговорен… За людоедство ведь вышку дают! И пощады тут не бывает.
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 82
