Энни ГоттлиерВ 1974 году, когда мне было двадцать девять, я повела своего семилетнего сына к семейному доктору. Непоседливый Даг упал с качелей в парке, сделал сальто в воздухе и приземлился на голову. Рана казалась не слишком серьезной, но сильно кровоточила.
– Переживать не стоит, – спокойно сказал доктор, держа в руке иглу.
И правда, рану зашили тремя стежками и залепили пластырем. Мальчишка быстро оправился. От врача он ушел, посасывая леденец и хвастливо рассказывая одиннадцатилетнему брату Брэду о своей «операции».
Мне же оправиться оказалось сложнее. Я была совершенно разбита и сидела как на иголках в пропахшем антисептиками кабинете, где стоял застеленный бумагой смотровой стол, а на полках лежали ватные тампоны, бинты и иглы. Сжав кулаки, я тяжело дышала. Живот болел – казалось, я проглотила сразу тонну камней. Когда я повернулась к выходу, у меня из глаз брызнули слезы. Врач заметил это и похлопал меня по плечу веснушчатой рукой.
– Дороти, вы чем-то расстроены, – мягко сказал он. – В чем дело?
Этого оказалось достаточно. Разрыдавшись, я снова села и выложила доброму доктору всю печальную историю недавнего расставания с мужем, рассказав, что он ушел и я осталась без поддержки, без работы и без алиментов.
Узнав больше, чем хотелось бы, доктор улыбнулся и выписал мне рецепт.
– Вот, милая, держите, – сказал он, протягивая бумажку, изменившую мою жизнь. – Это вас успокоит.
– А зависимости не вызовет? – спросила я, подозрительно рассматривая рецепт.
– Следуйте инструкции, – ответил доктор. – И расслабьтесь.
Рецепт был на «Валиум»: десять миллиграммов, чтобы снять тревожность, раз в четыре часа или по необходимости. В пузырьке оказалось девяносто маленьких синих таблеток, каждая из которых обеспечивала несколько часов блаженного, химически обусловленного покоя, позволяя мне жить своей жизнью. Я работала на полставки учителем на замену, заботилась о детях, даже начала ходить на свидания. Я вздохнула с облегчением. Я снова могла спать.
Мне потребовалось четыре года, чтобы отказаться от этого наркотика.
Я принимала по 40–50 мг «Валиума» в день. Жизнь была хороша.
Мы с мужем развелись в 1975 году. Он со своей девушкой переехал в Неваду. Я погрузила сыновей и все, что вошло, в видавшую виды Старушку Берту – наш потрепанный универсал – и отправилась через всю страну в Сан-Франциско, где поселилась в районе Хейт-Эшбери, чтобы все начать сначала.
Жизнь была хороша. Я писала и продавала картины. Я обеспечивала собственных детей. Я ходила на свидания. Я также принимала по сорок-пятьдесят миллиграммов «Валиума» в день, но так радовалась своему спокойствию, что даже не переживала из-за этой привычки.
Честно говоря, я даже не знала, что уже зависима, пока однажды в праздники у меня не закончились таблетки и мне не пришлось три дня ждать пополнения запасов. Уже через несколько часов ко мне вернулась тревожность, которая забурлила внутри, как лава, готовая в любой момент излиться из вулкана. Все мышцы тела ныли. Солнечное сплетение казалось натянутым, как батут; в голове пульсировало – в висках и между глазами. Я едва справлялась с рутинными делами вроде похода в магазин и посещения автосервиса. Настроение менялось поминутно. Я не могла заснуть.
Я не единственная попалась в ловушку «Валиума».
Тогда я поняла, что у меня проблемы, и тотчас нашла решение – больше никогда не оставаться без таблеток. В 1970-х в Сан-Франциско «Валиум» выписывали направо и налево – достать его было не сложнее, чем алкоголь или сигареты. В художественной среде со мной работали люди, про которых говорили, что «Валиум» заменяет им обед. Они никогда не отказывались поделиться таблетками с другом. Однажды я получила сразу пятьдесят, сказав своему врачу, что уронила пузырек в унитаз, и он не задал больше никаких вопросов. В другой раз я достала еще пятьдесят таблеток у калеки, который продавал свои лекарства наркоманам вроде меня.
