Локи сидит рядом, от него исходит тепло, и по телу растекается чувство умиротворенности, и вдруг я понимаю, что ужасно устала. Закрываю глаза.
Я играю на органе, и мои крохотные пальчики с легкостью перебегают от одной клавиши к другой. Просто не верится, что это я создаю такое колоссальное звучание — я! Сама! Сердце переполняет гордость, а ноги между тем жмут на педали. Это совсем простая мелодия, но папочка обязательно будет мной гордиться. Прошу, пожалуйста, пусть он мной гордится! Я просто хочу, чтобы он меня любил. И вот, откуда ни возьмись, он вырос, уперев в меня взор, но он не гордится, не радуется. Он в ярости. Мои пальцы заплетаются, а ноги немеют, и он хватает меня за руку и стягивает со стула.
Я резко пробуждаюсь, и Локи вздрагивает вслед за мной. Он сонно разводит руки в стороны и опускает на меня взгляд, часто моргая и приходя в себя — видимо, он тоже заснул.
— Что такое? — тихонько спрашивает он. Спереди оживленно болтают Рейчел с Марией, не обращая на нас обоих ровным счетом никакого внимания.
Сердце неистово стучит, и я вне себя от волнения.
— Э-эй, — мягко говорит он. Хватаю его руку, крепко сжимаю ее и изо всех сил сжимаю веки, чтобы вытеснить воспоминания. Но ничего не выходит.
Ученики из нашей школы тыкают в меня пальцами, хихикая и перешептываясь. Они смотрят на меня с ненавистью, упиваясь моим позором. Я не пытаюсь опровергнуть слухи…
Я хочу толкнуть дверь и вылезти из машины, но мы мчимся на такой скорости, что это было бы верным самоубийством.
— Плохой сон? — спрашивает Локи.
Поспешно киваю и выпускаю его руку обратно на колено. Но он подвигается, обхватывает меня и прижимает к себе. После этого мне хочется плакать. Он так добр со мной, такой милый, нежный, смешной. Я его не заслуживаю. Но и не хочу отпускать. Поворачиваюсь, уткнувшись ему в грудь, а он крепко держит меня, между тем как мое дыхание восстанавливается. Он поднимает руку, чтобы погладить меня по голове, а я поворачиваю лицо, чтобы было легче дышать, но по-прежнему хочу прижиматься к нему. Его губы касаются моего лба, и мое дыхание учащается, вместо того чтобы замедлиться. Я отстраняюсь и смотрю на него. Если у Алекса глаза того же оттенка, что и холодный голубой океан, то глаза Локи цветом напоминают летнее небо. Мой взгляд падает на его губы, и я вспоминаю, как страстно мы целовались на свадьбе Пита и Сильвии. Он убирает руку, и это движение возвращает меня к жизни. Он не спеша снова упирается в подголовник, но взгляда он с меня не сводит. В его глазах сожаление, но я отдаляюсь, отворачиваюсь и смотрю в окно. Неравнодушна я к нему. И все время была неравнодушна. И что бы там ни говорила Бриджет о том, что сдаваться нельзя, я не могу так поступить с Локи, даже если бы он сам того хотел. Он заслуживает лучшего, а не того, чтобы в нем искали утешение.
Ночуем в том же мини-отеле, что и жених. Мы регистрируемся, бросаем вещи и едем к родителям невесты домой.
Я не сразу улавливаю атмосферу происходящего, но немного погодя становится ясно, что перед нами налицо несчастливая невеста Эстер. Рейчел с тревогой смотрит на меня, когда будущая жена заявляет Марии, что ей без разницы, где будут собраны волосы — вверху или внизу.
Дело не в том, что она не хочет причинять неудобства или просто склоняет голову перед мастерством специалиста. Невесте все равно. Ее мысли витают где-то далеко-далеко. И как бы мы ни пытались развеселить Эстер, как бы ни нахваливали ее внешний вид, нам удается добиться от нее только смущенной улыбки.
— Мария не делала ей пробную прическу и макияж? — спрашиваю Рейчел.
— Нет. Она сказала, что не хочет.
Надо сказать, когда мы выдвигаемся в церковь, меня охватывает беспокойство.
Жених, Билли, находится в куда более веселом расположении духа, и я стараюсь убедить себя в том, что его нареченная всего лишь нервничает. Я глубоко вздыхаю и начинаю фотографировать очередную старую английскую церковь. Особенно потрясает своей фееричной красотой цветочное оформление — это настоящий взрыв осенних красок в виде ярко-желтых подсолнухов, огненно-красных хризантем и оранжевых фрезий. Около алтаря я вздрагиваю, заметив орган. Я пробегаюсь пальцами по кремовым клавишам, и в памяти всплывает маленькая девочка из моего сна.
Интересно, он раскаивается хотя бы иногда? Интересно, у него вообще есть какие-то чувства?
— Вы, наверное, фотограф.
Подпрыгиваю от неожиданности, когда сбоку появляется приходской священник. У молодого человека приятное, открытое лицо. Сразу же киваю, сглатывая подступившие слезы и не давая им воли.
— Да. Здравствуйте. Я Бронте.
Он протягивает ладонь и пожимает мне руку.
— Отец Филипп. Очень рад встрече с вами.
— Мы не будем путаться у вас под ногами, — начинаю я.
— Не беспокойтесь, — отвечает он. — Вы нужны жениху и невесте здесь, и меня все вполне устраивает.
— Спасибо.
— Вы играете? — спрашивает он, указывая на орган.
Киваю, закусив губу.
— На пианино?
— Нет, то есть да, — откашливаюсь я. — И на органе тоже. По крайней мере, когда-то играла.
— Очень интересно, — отмечает он. — В нынешние времена не так уж много людей выбирает игру на этом музыкальном инструменте.
— Мой отец был органистом.
— Правда? — Он восторженно улыбается и радостно восклицает:
— О, а вот и Николас, наш органист!
— Мне пора, — поспешно отвечаю и тороплюсь прочь, чувствуя, как меня провожает недоуменный взгляд священника.
Я не сделала снимков витражных окон, но теперь уже слишком поздно, потому что церемония начинается. Я спешу к паперти, и как раз в этот момент из машины вылезают три подружки невесты в длинных, струящихся до самой земли алых платьях. Торопливо оглядываюсь на священника: он беседует с женихом, улыбаясь, кивая ему и, безусловно, успокаивая Билли. Он кажется хорошим человеком. Священник наверняка подумал, что я совсем сумасшедшая. Не так уж далек он от истины.
Делаю глубокий вдох и чувствую запах сырости, пропитавший все вокруг. Когда-то я любила его. Вспоминаю, как страшно мне было на самой первой свадьбе в этом году, когда венчались Сьюзи и Майк. Сейчас все это видится в несколько фантастическом свете. Теперь мне нет дела до этого запаха — он хотя бы не пугает меня.
Когда-то давным-давно я любила бывать в церкви. Я обожала ее простор, прохладу, красоту — это было надежное убежище знойным австралийским летом, место для безмолвного размышления. Что бы ни происходило дома, я могла прийти в церковь и погрузиться в умиротворенность.
Я оборачиваюсь и вижу, что Эстер направляется в мою сторону. Она выглядит просто потрясающе в прелестном корсете без бретелек, усыпанном пайетками и жемчугом. Ее голову покрывает фата, и когда она поворачивается к мужчине, который стоит рядом и берет ее за руку, меня озаряет. Это же не ее отец — он слишком молодой. Быть может, ее брат? Ее отец умер? Поэтому она не хочет улыбаться?
