Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 92
Он метнул бумажку, видно, совсем потеряв самообладание. Та, подобно бумажному голубю, описала дугу и упала на ковер. Юрий Дмитриевич наклонился и поднял повестку, читая почему-то по складам. Потом Юрий Дмитриевич посмотрел на Николая Павловича и понял, что сейчас ударит его наотмашь, но он еще не решил, куда именно бить. Всё было привлекательно: и лобная кость, довольно развитая и бугристая, и остренький сосцевидный отросток височной кости, и верхнечелюстная кость, несколько вдавленная, на которую кулак лег бы очень удобно, перекрыв заодно и странно вдруг запрыгавшие губы. Эти губы несколько отвлекли Юрия Дмитриевича от его размышлений, они начали опускаться всё ниже и вскоре оказались на уровне стола.
– Позвольте, – сказал Юрий Дмитриевич, он боялся утратить собеседника, ибо собеседник нужен был ему, чтобы высказать какую-то важную, но ускользающую мысль, – позвольте… Минутку.
Юрий Дмитриевич протянул руку и восстановил Николая Павловича в прежнем положении.
– Знаете, чем вы опасны, Николай Павлович? Тем, что до сих пор существуете как проблема… И вы заслоняете собой от человечества подлинные проблемы… Жгучие… Вернее, нет… Я точнее скажу… Вот лестница… знаете улицу, где ступени уходят к небу… Цивилизация… Каждая ступень – проблема… Не кажется ли вам человечество безумцем, который по лестнице забирается все выше в неведомое, одновременно разбирая ее за собой… Оставляя позади бездну… Не пора ли строить ступени не только вверх к космосу, но и вниз к земле…
Юрий Дмитриевич глянул и не увидал Николая Павловича. Юрию Дмитриевичу хотелось еще говорить, но без собеседника он не мог, и поэтому начал искать Николая Павловича. Он нашел Николая Павловича за книжным шкафом. Николай Павлович сидел там очень удобно, подобрав колени. Юрий Дмитриевич поднял Николая Павловича, просунув ему руки под мышки. Николай Павлович покорился, однако это была хитрость, потому что, едва оказавшись на открытом пространстве, он сделал обманное движение вправо, потом нырнул и побежал к дверям, куда заглядывали неясные лица, шевелящиеся, как муравьи в разрытом муравейнике. Юрий Дмитриевич легко поймал Николая Павловича и прокричал ему в нестриженый затылок:
– Пока зрячие заняты распрями, слепорожденные не дремлют…
Муравьиная куча в дверях выплюнула из себя какое-то лицо, которое, подбежав, вцепилось в Николая Павловича с другой стороны. Началась веселая возня. Юрий Дмитриевич тянул Николая Павловича к себе, а лицо – к себе. Сам же Николай Павлович сохранял нейтралитет, совершенно обессилев от страха. Вначале Юрий Дмитриевич перетягивал, но потом к лицу присоединилось еще несколько туманных очертаний. Тогда Юрий Дмитриевич отпустил, и они все сразу пропали из виду. Юрий Дмитриевич вышел из кабинета. В приемной было много народу, что-то случилось. Маляры вытягивали шеи, машинистка Люся пригнулась, кто-то стоял в дверях, однако Юрий Дмитриевич его устранил и пошел вниз по лестнице. Он шел торопливо и на улице поспешно свернул за угол, не имея, однако, определенной мысли скрыться, а повинуясь своим напрягшимся мускулам ног и своему участившемуся дыханию. Почти задыхаясь, с перекошенным ртом, судорожно вздымающимися ребрами и взмокшей спиной, он упал на скамейку. Это было в тихом тенистом переулке, среди одноэтажных домиков, одном из тех окраинных переулков, которые иногда попадаются в самом центре, всего в нескольких шагах от шумных центральных магистралей и лишь в начале своем пораженные этим шумом.
Юрий Дмитриевич поднял руку и вытер холодный пот со лба и висков. Сердце сильно колотилось и болело. Он взял себя за запястье и сосчитал пульс, глядя на часы. Было сто тридцать ударов в минуту вместо нормальных семидесяти. Юрий Дмитриевич сидел в небольшом палисаднике. Метрах в пяти, на травянистом газоне, из трубы плескал, тек ручеек воды. Возле ручейка суетились воробьи. Переулок был пуст, и Юрий Дмитриевич ждал минут десять, пока на посыпанной песком аллее появился мальчишка на детском двухколесном велосипеде. Юрий Дмитриевич вынул носовой платок, жестом подозвал мальчишку и неожиданно каким-то незнакомым хриплым басом сказал:
– Намочи… Принеси…
Мальчишка взял платок, поставил велосипед и хорошо намочил платок, так что текли струи. Юрий Дмитриевич схватил платок и плеснул себе в лицо. Мальчишка стоял, смотрел с любопытством и не уходил.
– А теперь иди, спасибо, – сказал Юрий Дмитриевич.
Едва мальчишка отъехал, Юрий Дмитриевич жадно припал к платку губами, начал сосать его. Стало легче, сердце уже стучало потише, а налетевший ветерок приятно освежал. Наконец Юрий Дмитриевич встал, сам подошел к трубе и напился до отвала. Затем он намочил платок и, вернувшись на скамью, приложил платок к затылку.
IV
Юрий Дмитриевич вынул из кармана скомканную повестку, прочел, вышел к трамвайной остановке и ехал минут пятнадцать по длинной горбатой улице. От припадка остались лишь легкая слабость в пояснице и металлический вкус во рту.
Отделение милиции помещалось в многоэтажном доме, перед которым был тоже палисадник. На скамейках сидело несколько богомольных старушек, Кондратий в монашеской рясе и Сидорыч в парусиновом картузе.
Юрий Дмитриевич сел поодаль, и тотчас к нему подошел широкоплечий загорелый мужчина в куртке необычного фасона с короткими рукавами.
– Простите, – сказал он. – Я смотрел список свидетелей. Вы преподаватель мединститута?
– Да, – сказал Юрий Дмитриевич.
– Рад познакомиться, – сказал мужчина и протянул руку. – Мастер спорта Хлыстов.
– Приятно, приятно, – пожимая руку, ответил Юрий Дмитриевич.
– Я также доцент, – сказал Хлыстов, – кафедры футбола… Выделен в качестве общественного бека… – Хлыстов улыбнулся. – Однако думаю превратиться в общественного форварда…
– Я не болельщик, – сказал Юрий Дмитриевич, – я не понимаю терминов…
– Очень жаль, – сказал Хлыстов, – ну, в общем, значит, я общественный защитник… Если только эти церковные крысы доведут дело до суда, этот суд будет не над Кешей, а над церковниками… Я со следователем говорил… В конце концов, парень выражал свой инстинктивный протест против векового мракобесия… Против аутодафе… Против, понимаешь, сожжения Галилея…
– Галилея не сожгли, – сказал Юрий Дмитриевич.
– Как же не сожгли, – возмутился Хлыстов, – если я сам фильм про это видал.
– Кеша ваш – сукин сын, – сказал Юрий Дмитриевич.
– Допустим, – сказал Хлыстов, – парень совершил проступок. Он взял на себя самолично функцию государства… То есть я имею в виду функции борьбы с религией… Мы его за это накажем, мы его дисквалифицируем на две игры… Выпил, возможно… Поспорил с ребятами… Он же на спор это сделал… Но церковники эти… Вы ведь читаете атеистическую литературу… Ведь у них-то делишки… Вот кто уголовники. Они чем берут народ? Зрелищем… И в этом смысле наш советский футбол играет атеистическую роль, привлекая к себе массы… Так можно ли позволить, чтоб в наше время церковники судили атеиста… При советской власти…
– Я вот про что подумал, – сказал Юрий Дмитриевич, – про тех, кто защищает устои власти только потому, что механически при этой власти родился и живет… Родись он при другой власти, он так же рьяно играл бы не в советский футбол, а в какой-нибудь другой общественно-политический футбол… Кстати говоря, об атеизме… Что это – вера или безверие?
Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 92
