ΚΑΙΕΤΥΠΤΟΝΑΥΤΟΥΤΗΝΚΕΦΑΛΗΝΚΑΛΑΜΩΙ.
«И били Его по голове тростью».
ΚΑΙΠΑΡΕΔΩΚΕΝΤΟΝΙΗΣΟΥΝΦΡΑΓΕΛΛΩΣΑΣΙΝΑΣΤΑΥΡΩΘΗ.
«А Иисуса, бив, предал на распятие».
– Что вы ищете? – спросил Уго.
Вот раны, которые оставили на плащанице видимые следы. Поэтому если Татиан видел плащаницу, то, может быть, его тянуло бы дополнить эти стихи собственными знаниями, как он это делал в других местах. Евангелия не говорят, как долго били Иисуса и как кровоточили его раны. Авторы не упоминают, какой бок пронзили копьем или в каком месте гвозди пробили его руки и ноги. Только плащаница показывает, где была запекшаяся кровь. А Татиану, который писал Диатессарон во времена, когда христиане терпели жестокие преследования по всей Римской империи, казалось важным, чтобы Евангелия в полной мере изображали весь ужас страданий Христа.
– Я ищу все имеющиеся различия, – ответил я. – Добавленные или убранные.
– Принесите отцу Алексу Библию! – крикнул Уго.
– Не нужно! – замахал я руками. – Я знаю эти стихи.
Кажется, ничего не изменилось. Ни единого слова.
– Что вы видите? – спросил Уго.
– Ничего.
– Вы уверены? Посмотрите еще раз!
Но в этом не было необходимости. От первой пытки до последнего упоминания погребальной пелены повествование, приводимое в Евангелиях, составляет едва ли тысячу слов. Я знал их наизусть.
– Возможно, мы не там смотрим, – предположил я.
Уго нервно провел рукой по волосам.
– Осталось восстановить еще несколько десятков страниц, – сказал я. – То, что мы ищем, может обнаружиться где угодно. Надо набраться терпения.
Но Уго потер пальцем под носом, что-то прикидывая, а затем шепотом произнес:
– А может, и нет. Идемте со мной. Я хочу, чтобы вы кое-что увидели.
Я пошел следом за ним в его квартиру.
– Это не для разглашения, – сказал он, сжимая от волнения руки. – Вы меня понимаете?
Я кивнул. С нашей первой встречи, когда он впервые описал мне идею выставки, я не видел его таким взбудораженным.
– Я всегда предполагал, что плащаницу привезли в Эдессу после распятия, – сказал он. – Около тридцать третьего года нашей эры, согласимся на этом?
Я кивнул.
– Точность нам не нужна, – продолжил он, – поскольку Диатессарон написали только в сто восьмидесятом году. Это важно: сперва плащаница, затем Диатессарон. Когда в Эдессе была написана книга, полотно уже находилось там.
– Допустим.
– Но что произойдет, – сказал он, сверкнув глазами, – если мы применим ту же логику к Иоанну?
– Что вы имеете в виду?
– Евангелие от Иоанна было написано около девяностого года нашей эры. То есть та же самая ситуация. Сперва плащаница, затем книга. Полотно оказалось в Эдессе до того, как Иоанн написал Евангелие.
– Но, Уго…
– Дослушайте. Вы показали мне, что Иоанн добавляет и убирает материал, как считает нужным, – а что, если Иоанн в своем Евангелии рассказывает нам о плащанице нечто новое?
