Логан
За три дня до нашей первой игры команда наконец начинает действовать слаженно. Как будто кто-то щелкнул переключателем с «О боже, мы в жопе» на «Возможно, у нас есть шанс». Я по-прежнему не считаю, что мы готовы на все сто процентов, но на этой неделе на тренировках парни показывают значительные улучшения, и тренер не орет на нас так часто… Видимо, это прогресс.
Занятия идут полным ходом, и мы с Грейс не виделись уже несколько дней, но сегодня решили сделать перерыв в учебе и поужинать с ее отцом. У меня тренировка, и поэтому она отправилась в Гастингс на такси с Рамоной, которая тоже решила навестить своих родителей. Я до сих пор не знаю, как мне относиться к их возрождающейся дружбе, но Грейс уверяет, что не намерена снова сближаться с ней, так что, думаю, мне придется принять это. К тому же после той пятничной ночи, когда мы чудом вытащили ее от этих подонков, я чувствую к Рамоне куда больше симпатии. И куда больше ярости к команде Сент-Энтони.
Кстати, первый матч сезона мы будем играть именно с ними. Тренеру это не по душе, а я точно уверен, что в этот вечер проведу на скамейке штрафников куда больше времени, чем обычно.
Покидая стадион, я проверяю телефон. Пришло сообщение от Грейс – она благополучно добралась до папы.
И еще одна эсэмэска – от Джефа. Он просит срочно перезвонить ему.
Дерьмо.
Джеф не бросается словом «срочно», значит, действительно случилось что-то серьезное и я спешно набираю его номер. Спустя пять гудков он отвечает на звонок, и его голос звучит взволнованно.
– Где тебя черти носили? – грубо спрашивает он.
– Я был на тренировке. Тренер не разрешает нам брать телефон на лед. Что стряслось?
– Я хочу, чтобы ты съездил домой и проверил, как там отец.
– Зачем? – В животе уже зарождается тревожное чувство.
– Затем, что я в больнице с Кайли и не могу сделать этого сам, мать твою.
– В больнице? Что случилось? Как она?
– Она порезала руку, когда готовила ужин. – Похоже, Джеф в панике. – Врач сказал, что все не так плохо, как выглядит, и нужно всего лишь наложить несколько швов. Но господи, я еще никогда не видел столько крови, Джонни. Они увезли ее, а я остался в комнате ожидания и мечусь из угла в угол как сумасшедший.
– С ней все будет в порядке, – уверяю я его. – Доверься врачам, ладно?
Но я знаю, что Джеф не успокоится до тех пор, пока они с Кайли не выйдут из больницы. Они по уши втрескались друг в друга, когда им было еще по пятнадцать лет.
– А как все это связано с папой? – спрашиваю я.
– Я был у Кайли, и когда мы уезжали в больницу, он позвонил. Заикался, бормотал что-то невнятное. Не знаю, но может, он упал? Я не разобрал ни одного гребаного слова из того, что он говорил, и я тут один, Джон, черт побери. Я не могу справиться с двумя несчастными случаями за раз, понимаешь? Так что прошу тебя, поезжай домой и убедись, что с ним все в порядке.
Нежелание делать это встает в горле словно комок жвачки. Господи, как же я не хочу туда ехать. Совершенно не хочу. Но только сейчас я не могу спорить с Джефом – не когда он паникует из-за своей девушки, которая оказалась в больнице.
– Я позабочусь об этом, – хрипло отвечаю я.
– Спасибо. – И Джеф нажимает «отбой».
Тяжело вздохнув, я отправляю сообщение Грейс, что опоздаю к ужину, и направляюсь к автостоянке.
Всю дорогу до Мансена я барабаню пальцами по рулю. Во мне растет страх, от которого внутри все скручивается в тесный узел и к горлу подступает тошнота. Не помню даже, когда в последний раз мне приходилось убирать за отцом. Наверное, в старшей школе. Когда я уехал в Брайар, Джеф взвалил все на свои плечи.
Я глушу мотор, остановив машину напротив коттеджа, и направляюсь к крыльцу, чувствуя себя экспертом по паранормальным явлениям из дешевых «ужастиков» подходят к дому с привидениями. Двигаюсь осторожно, медленно, с ощущением беспокойства.
Пожалуйста, пусть он окажется жив и здоров.
Да, несмотря на мои эгоистичные мольбы о том, чтобы мой отец умер, я не могу вынести и мысли, что зайду в дом и обнаружу его мертвое тело.
Воспользовавшись собственным ключом, я открываю дверь и вхожу в темную прихожую.
– Папа?
Тишина.
Пожалуйста, пусть он окажется жив и здоров.
Я медленно двигаюсь в сторону гостиной, мое сердце колотится с бешеной скоростью.
Пожалуйста, пусть он…
О, слава богу. Он жив.
Но не здоров. Ни капли.
Грудь сжимает так сильно, что удивительно, как не треснули ребра. Отец распластавшись лежит на ковре, лицом вниз, без рубашки, его щека покоится в луже блевотины. Одна рука вытянута в сторону, вторая прижимает к телу бутылку гребаного бурбона так крепко, словно это новорожденный. Господи, неужели он хотел защитить свою драгоценную бутылку, когда пьяным падал на пол?
Я не чувствую ничего, глядя на эту жалкую картину. Потом до меня доносится какой-то едкий запах. Я морщу нос и еле сдерживаю подкатившую желчь, понимая, что это вонь мочи. Смесь из мочи и алкоголя – аромат моего детства.
У меня одно желание – развернуться и уйти. Уйти и не оглядываться.
Но я сбрасываю с себя куртку, кидаю ее на кресло и осторожно подхожу к лежащему без сознания отцу.
– Папа.
Он шевелится, но не отзывается.
– Папа.
Из его горла вырывается мучительный стон. Боже, его штаны насквозь промокли от мочи. А из бутылки вытекает бурбон, пачкая бежевый ковер.
– Пап, мне нужно проверить, не сломал ли ты что. – Я провожу руками по его телу, начиная с ног, чтобы убедиться, что он цел.
Мой осмотр выводит его из забытья. Его веки открываются, в глазах с расширенными зрачками отражается безнадежность, которая разбивает мое и без того уже ноющее сердце – я все еще помню, как восхищался им в детстве.
Папа в панике стонет:
– Где твоя мама? Не хочу, чтобы она видела меня таким.
Хрусть. От моего сердца откололся еще один кусочек. Такими темпами я уеду отсюда с дырой в груди.
