– Извините. Вы не оставили мне выбора, – сказал Малкэй.
Тио опустился на колени, свесив голову, глядя на гранитный пол, где растекалась лужа крови. Было так холодно! Так страшно, жутко и одиноко было только в детстве, когда Тио прятался на маковом поле, мучимый лихорадкой от дроби, засевшей в ноге.
Он повернул голову, стараясь посмотреть на Рамона, и увидел его, торжествующего, упивающегося победой.
– Я горжусь тобой, – проговорил Тио, держась за сердце, будто разрывавшееся пополам. – Я никогда не думал, что ты на такое способен.
Затем стужа выдавила последнюю крупицу тепла, и Тио бессильно осел на пол, мокрый от крови – алой, как маковые поля детства.
75
Когда Тио лицом ударился о бетонный пол, Холли вскрикнула.
Соломон повернулся. Она глядела, побледнев до жуткой, почти молочной белизны. Должно быть, никогда раньше не видела, как прямо на ее глазах убивают человека. Скорее всего, впадет в шоковое состояние, когда сознание отгораживается от действительности, вместо того чтобы принять и осмыслить ее. Соломона же это вовсе не взволновало. Его странному разуму зрелище того, как человеку протыкают сердце и он истекает кровью, вовсе не казалось экстраординарным.
– Король умер, – проговорил он громко, так, чтобы слышали все. – Да здравствует король! Но надолго ли?
– Ты что такое говоришь? – спросил Рамон.
Его глаза, абсолютно пустые, походили на дыры в никуда.
– Убийцы королей редко бывают долгожителями. Наверное, потому, что их правление начинается с яркой демонстрации непрочности королевской власти.
Рамон подошел так близко, что Соломон ощутил его дыхание на лице.
– Знаешь, ты еще висишь, привязанный. Умней было бы выказать мне хоть какое-то уважение. Но тебе повезло оказать мне услугу: подвернуться в нужный момент и привлечь столько внимания. Ты был как жирный червячок на крючке, который я приготовил для папочки.
Рамон поглядел на труп, лежащий в расползающейся луже крови:
– Но я уже вытащил рыбу. Думаю, наживка мне больше не нужна.
Он указал на Холли и обратился к Малкэю:
– Сними ее и посади в машину. Ты и она поедете со мной.
Затем повернулся к Эндрюсу:
– А ты сожги это место и все, что в нем. И когда я сказал «всё», я имел в виду и «всех». Пусть этот тип сдохнет невесело. – Кивок в сторону Соломона. – Я не хочу, отъезжая, услышать выстрелы. Никакого милосердного приканчивания. Когда сделаешь, встретишься с нами в церкви.
Рамон снова поглядел на тело Тио:
– Должен же сын уважить посмертное желание отца.
И ушел. Пропал за черным прямоугольником открытой двери – провалом в ночь.
76
Кэссиди шел на ощупь. Он не хотел зажигать свет, предупреждая тем самым находящихся в церкви о своем приходе. К тому же он столько раз проходил этим туннелем при свете, что мог идти и в кромешной темноте. Мэр слышал голоса, эхом разносившиеся по церкви, но не мог разобрать слов.
Он достиг ступеней, ведущих наверх, к ризнице, и медленно пошел туда, останавливаясь на каждой ступеньке, помещая на нее обе ноги, чтобы лучше поддерживать равновесие, избегая при этом малейшего шума.
Поднявшись, Кэссиди прижал ухо к двери, пытаясь выяснить, далеко ли вторгшиеся в церковь. Судя по шарканью подошв и скрежету перетаскиваемой мебели, пришлые возились в самой середине, у алтаря.
Кэссиди очень осторожно приоткрыл дверь и заглянул внутрь. Проход из ризницы был прикрыт шторой. Мэр замер, прислушиваясь, и двинулся вперед, лишь убедившись, что за шторой никого нет. Затем прижался щекой к перегородке, вглядываясь в узкую щель, оставленную занавесью.
В центральном проходе стояли друг за другом четыре черных ящика. Сидящий между ними на корточках солдат делал на полу что-то, невидимое из-за занавеси. Вскоре он встал и пошел к выходу. Звук шагов эхом разносился по церкви, пока его не оборвала, тяжело бухнув, закрывшаяся дверь. Повернулся в замке ключ. Мэр выждал с минуту на случай, если кому-нибудь вздумается вернуться, потом покинул свое укрытие и двинулся к ящикам.
Под крышкой первого оказались четыре пятигаллонных канистры. Нервно озираясь – а вдруг кто вернется? – мэр отвинтил крышку канистры. Пахнуло сильно и знакомо. Бензин. Восемьдесят галлонов бензина, установленных рядком в церкви Кэссиди.
Мэр подошел к месту, где раньше сидел на корточках солдат. На полу стоял ящичек с дисплеем, клавиатурой и гнездом для ключа. Экран не светился – прибор еще не включили. Мэр не совсем понимал его назначение, но при мысли о том, чем это может оказаться, его прошиб холодный пот.
Кэссиди посмотрел на дверь, вынул из кармана телефон и задумался. Все, кому он мог позвонить, были мертвы: Стелла, Пити Такер, Джим Коронадо. Оставался Морган. Но ведь именно он и помог затащить гигантский «коктейль Молотова» в церковь. Черт возьми, он даже открыл дверь своим ключом! Глядя в адресную книгу телефона, мэр принялся перебирать тех, кому еще мог довериться. Только вот кто сможет противостоять роте вооруженных солдат?
Затем до мэра дошло: солдаты – или кто они там – фальшивые. Морган так и не позвонил наркополиции. И не рассказал. Значит, позвонит и расскажет мэр Кэссиди.
Он быстро подошел к окну, где лучше ловился сигнал, и набрал номер надежного человека из шерифского департамента в Глоубе. Если рассказать о том, что здесь творится, наркополиция может прислать настоящих солдат или боевой вертолет и выгнать чужих из города, до того как они взорвут бомбу и нанесут ему страшный вред.
Писк звонящего телефона показался невыносимо громким в пустом огромном зале. Кэссиди прижал мобильник к пиджаку, чтобы заглушить, и, пугливо оглянувшись на дверь, поднес к уху, лишь когда писк закончился. Мэр ожидал, что трубку сняли, но услышал только краткий двойной писк. Оборванная связь.
Мэр проверил сигнал – ничего. И в ризнице, где сигнал обычно был сильнее всего, то же самое.
Кэссиди заспешил назад, в туннель, нырнул в темноту, ведущую к офису и телефону в нем. Паранойя заставила выждать перед дверью, прислушиваясь. А вдруг кто-нибудь уже поджидает там?
Никого.
Мэр ворвался в офис, схватил трубку, прижал к уху…
Молчание.
Телефонную линию перерезали. И мобильной связи больше нет. Наверное, ее глушат.
Кэссиди остался один.
77
Соломон наблюдал за тем, как Эндрюс обливал содержимым канистры труп Тио, заботясь о том, чтобы одежда тщательно пропиталась. Жидкость соломенного цвета – авиационный керосин. Остаток керосина Эндрюс вылил на пол вокруг Соломона. А мозг того работал, как вычислительная машина, учитывая каждую мелочь, оценивая расстояния, прикидывая, каким образом выбраться из ловушки. Рубашка и пиджак лежали, сложенные, на скамье у выхода. Соломон представил, как надевает их, выходит наружу. Он пожелал, чтобы так и произошло.
