Темнота стала такой густой, что в ней, казалось, вот-вот захлебнется свет фонарей. Хотя в торце дома напротив был виден только пустой лестничный пролет, Мета упрямо не сводила с него глаз. Там, снаружи, в ночи, была реальность — об этом ей постоянно приходилось себе напоминать. Гигантский полупустой зал, в котором ее заперли, был не чем иным, как кошмарным сном.
Вопреки желанию взгляд Меты то и дело останавливался на похожем на алтарь столе, где был расстелен побитый молью мех. Мете казалось, что от него исходит животный и слегка едкий запах. Какая-то часть ее упрямо хотела рассмотреть этот артефакт, подбивая ее запустить пальцы в испачканный мех и причаститься к исходящей от него силе. Чем настойчивее становилось это желание, тем упрямее смотрела Мета на высокое окно.
Вне всякого сомнения, она вот-вот потеряет рассудок. Может быть, это началось в тот момент, когда она решила, что позвала на помощь призрачного волка? Или когда распахнула дверь в своей душе, чтобы смягчить исходившую от Тилльманна силу? А может быть, все началось гораздо раньше, когда она подумала, что в руке Давида таится тень, придающая ему невероятную силу…
Все было обманом. Так и должно быть, иначе объяснить себе весь этот бред она не могла. Ее душа сбилась с пути, устремилась окольными путями. А ведь мама предупреждала ее: никто, будучи в здравом уме, не ходит пешком по улицам этого города. Мета сжала губы с такой силой, что они заболели.
Только так ей удалось прогнать слезы, собравшиеся в уголках глаз. Новая волна усталости грозила вот-вот разлиться по телу, но была смыта сомнениями, которые терзали Мету вот уже целую вечность.
Она испорчена, поэтому последней летней ночью и нашла Давида. Она руководствовалась инстинктом, и он привел ее именно к тому мужчине, который перевернул ее жизнь с ног на голову. Причем способом, в котором не было и тени романтики. И вот теперь она здесь, в заброшенном зале, а по темным коридорам дворца крадутся тени, притворяющиеся волками. Нужно было хотя бы надеть красное платье, если уж у меня нет шапочки, подумала Мета в приступе черного юмора.
Однако когда дверь в зал распахнулась и тяжелые шаги сообщили, что похитители вернулись, весь ее сарказм и сомнения были забыты. Этот мужчина источал желание насилия, словно все барьеры, которые обычно налагает на себя человек, внезапно рухнули. Тем, что несколько часов назад он прямо на улице не разорвал ей горло, она была обязана отнюдь не проснувшейся совести. Нет, он затащил ее в свою империю, чтобы полнее насладиться тем, что может дать ему ее смерть. В его присутствии желание бежать становилось просто невыносимым. Но Мета не поддалась ему, потому что перевесило другое: похититель уставился на нее такими знакомыми синими глазами. Значит, этот пугающий человек нес в себе нечто, что делало его братом Давида. Что бы это ни значило в мире насилия и теней…
Мета медленно повернулась и увидела одетого во все черное мужчину. Он остановился позади нее, достаточно близко для того, чтобы можно было протянуть руку и коснуться ее. На его лицо упала длинная прядь черных волос, но он, казалось, даже не замечал этого, поглощенный созерцанием ее быстро поднимающейся и опускающейся от страха груди. Дверь позади него была слегка приоткрыта, и в щель падал неяркий свет. Очевидно, он не опасался того, что она сумеет уйти.
— Почему я оказалась здесь? — спросила Мета, когда уже не могла выносить молчание.
Собственный голос показался ей хриплым и на последнем слове сорвался.
Какое-то мгновение ей казалось, что мужчина предпочтет и дальше смотреть на ее грудь, вместо того чтобы ответить. Потом он негромко фыркнул.
— Малыш Тилльманн показал тебе, кто такой Давид. Волк. И прежде чем он решил забыть об этом и спрятаться под твоей юбкой, он был в стае. А во главе каждой стаи стоит вожак. Я — Хаген! — Он выжидающе поднял кустистые брови, но Мета молча смотрела на него. — В стае есть свои законы, четкие правила. Давид полагал, что если он уйдет с моей территории, то они перестанут на него распространяться. Ошибка. Давид принадлежит мне, а то, что принадлежит ему, тоже мое. А ты принадлежишь Давиду, верно?
— Я вместе с Давидом, — ответила Мета, не зная, понимает ли этот мужчина разницу.
Хаген довольно забурчал и почти бережно принялся расстегивать ее пальто. Словно завороженная Мета наблюдала за тем, как ткань распахнулась, открывая ее вышитое платье с фольклорным мотивом. Жестом, вызвавшим у нее эффект дежавю, он схватился за подол и притянул ее к себе, одновременно подталкивая к стене. Заметив ее ужас, Хаген остановился на миг и язвительно улыбнулся.
— Это милое воспоминание Давида о ваших совместных любовных играх мне особенно нравится. Подъезд дома… Я ничего не имею против того, чтобы повторить с тобой этот номер. Только по-своему.
Рука Хагена устремилась к ее бедрам, и Мета попыталась оттолкнуть его ударом в грудь. Но Хаген, похоже, ничего не имел против небольшого сопротивления.
— Почему бы тебе просто не довериться своим чувствам? — спросил он, и в его голосе прозвучали странно высокие нотки. — Спокойно, можно даже сильнее.
Поддаваясь панике, Мета принялась бить Хагена в грудь. Потом схватила его за руку, пытаясь убрать ее от своего бедра, потому что от его прикосновений кожа начинала гореть.
— Это все, что ты можешь мне предложить?
Его разочарование было неприкрытым, в то время как пальцы уже нащупывали кружево ее трусиков.
— Убери свои чертовы лапы! — закричала Мета вне себя от страха.
Она попыталась вывернуться, но Хаген крепко зажал ее между своим мускулистым телом и стеной. Когда он вторгся между ее бедер, Мета почувствовала, что ее отчаянное сопротивление ему очень нравится. И сразу перестала и успокоилась.
— Ты не имеешь права брать меня! — Слова давались ей с трудом. — Давид тебе не принадлежит.
— Этот маленький негодяй мой!
И он ударил Мету кулаком в лицо. Ее голова мотнулась в сторону, но эта боль была милее, чем прикосновение его рук к обнаженной коже. Тогда Хаген с силой потянул ее платье, чтобы разорвать его. Мета с ужасом подумала о том, что, когда ткань разорвется, его будет уже не остановить. Он удовлетворится только тогда, когда разорвет защищающую ее кожу, сломает грудную клетку и коснется еще бьющегося сердца. Она ощущала на своем лице его неестественно горячее дыхание, чувствовала себя замурованной за его жаждущим удовлетворения телом, по которому снова принялась бить руками и ногами. В ушах Меты еще звучал ее собственный яростный рев, когда Хаген ухватил ее за запястья и прижал к стене, чтобы она наконец перестала сопротивляться.
Но Мета и не думала сдаваться. Она заметила тень, плясавшую под кожей Хагена. Он снова попытался проникнуть между ее бедер, и Мета раскрыла пространство в своей душе, приглашая тень. Иди ко мне, позвала она. На миг ей показалось, что демон Хагена отвергнет предложение, но вдруг по ней пронесся порыв ветра. Теперь Хаген вознамерился проникнуть в нее. Свободной рукой он запрокинул ее голову и оскалил зубы, чтобы вонзить их в ее шею. И тут позади него раздалось устрашающее рычание волка.
