32
— Это же чистейшее безумие… — возмущалась Ира. Она стояла позади Гетца, который как раз отжимал рычаг у своего сиденья, чтобы изменить угол установки лопастей. Вертолет снова летел на предельной скорости, и оба переговаривались с помощью надетых в спешке головных телефонов.
— Я знаю, как летать в этой коробке! — прокричал Гетц.
— Но ты ранен. Ты теряешь слишком много крови.
— Не больше, чем Леони!
Вот тут он действительно прав.
Ира кинула свои наушники на пилотское кресло и перебралась назад. Носилки Леони были кое-как прикреплены несколькими багажными лентами к задним сиденьям, ее тело завернули в одеяла. Санитарам, которым Штойер снова дал команду подняться на крышу, казалось, удалось за короткий промежуток времени снова стабилизировать ее состояние.
Ира заметила, что вертолет набирает скорость и что ветер снаружи становится все сильнее.
Машина сделала крутой поворот направо над Лейпцигерштрассе. Высотное здание знаменитой клиники было всего в двух минутах полета. Они не стали закрывать раздвижные дверцы. Ира крепко ухватилась за спинку пассажирского сиденья и склонилась над раненой.
Леони лежала спокойно. Тихо. Слишком тихо. Ира осторожно отвела пропитанные кровью волосы от лица и дернулась, словно ее ударило током.
— Гетц! — умоляюще крикнула она.
Он ее не слышал. Рокот вертолета заглушал ее слабый голос. Прошло больше минуты. Она сидела, беспомощно уставившись в пол. Лишь после того, как вертолет попал в зону турбулентности, она вышла из своего оцепенения, встала, схватила наушники, которые свисали перед ней с потолка и надела их, чтобы связаться с Гетцем по радио. И в этот момент окончательно решила, что потеряла разум.
Ее взгляд упал через боковой иллюминатор. Он находился как раз над тем местом, где сидела Леони и который был разбит Гетцем при попытке отвлечь пилота. Теперь разбитый пластмассовый иллюминатор представлял собой подходящую жуткую рамку для того, что Ира увидела на небольшом расстоянии под ними.
— Что здесь происходит? — вновь обрела она голос, но предпочла бы снова сорвать наушники. Ей совсем не хотелось слышать страшный ответ.
— Мы спускаемся, — прокомментировал Гетц очевидное. Бранденбургские ворота, стеклянный купол рейхстага, монумент холокоста — ни одного из этих ориентиров больше не было видно. Они не летели к Шарите. Вместо этого они приближались к заброшенной железнодорожной линии Кройцеберга.
33
— Я не понимаю, — сказала Ира, в то время как мрачное осознание крабовой клешней вцепилось ей в низ живота и изнутри разрывало ее внутренности.
— Ну как же! — крикнул в ответ Гетц и обернулся к ней. Его лицо не выражало совершенно ничего. — Все ты понимаешь.
Она сжала кулак и укусила себя за костяшки, чтобы громко не закричать. Конечно же, она знала. Узнала сейчас. Слишком поздно. Он был агентом. Гетц был шпионом Шувалова.
«И как я могла быть такой слепой?»
Все время он преследовал лишь одну цель: выяснить, жива ли Леони. Поэтому и предпринимал все, чтобы как можно дольше откладывать штурм. Лишь поэтому он доставил ее на место действия и убедил Штойера доверить ей ведение переговоров. Он удалил Дизеля с радиостудии, когда тот слишком рьяно начал выяснять личности лжезаложников. На совещании он во весь голос протестовал против операции. И, наконец, явился в студию сам, когда атаку уже нельзя было предотвратить.
— Манфред Штук был еще жив, когда ты нашел его! — Это был не вопрос, а отчаянная констатация. Тем не менее Гетц кивнул. — Он был только усыплен. Ты застрелил его. Не Ян. Так же, как и Онассиса. После операции никто больше не должен был отважиться подойти к студии. Ты сделал все, чтобы захват заложников длился до тех пор, пока не найдется Леони.
Вместо ответа Гетц покачал вертолет, цинично смеясь. Они теперь находились лишь в нескольких метрах от земли.
— И о моем похищении Шуваловым ты ведь тоже знал, правда? И это было инсценировкой. От похищения до освобождения.
Мысли Иры крутились быстрее, чем лопасти вертолета над ее головой.
Конечно. После того как Штойер прогнал ее с места действия, Гетцу пришлось позаботиться о том, чтобы Ира снова явилась за стол переговоров. Поэтому и Мариус так охотно выдавал информацию. Она лишь должна была понять необходимую связь между Фаустом, программой защиты свидетелей и Леони и после этого продолжать поиски.
Гетц использовал ее и манипулировал ею. Благодаря ему она, сама того не зная, стала марионеткой мафии. И при этом еще едва не легла с ним в постель. Даже Фауст, должно быть, подозревал, что Гетц ведет грязную игру. «Я мог бы вам это сказать, если бы мы были наедине». Это были его последние слова. Теперь они приобретали совершенно новое значение.
— Можно у тебя спросить, зачем ты все это делаешь?
— Я еще не расплатился за квартиру, в том году мне не везло в игре. Я по уши в долгах, — признался ей Гетц. — Я не могу себе позволить провалить свое задание.
Теперь ей стало ясно, кому он задолжал и какое задание имел в виду. Ира сняла наушники и, пошатываясь, подошла к кабине.
— И о какой сумме денег идет речь? Разве Мариус не отпустил бы тебя, если бы Леони убил другой? Поэтому тебе пришлось застрелить пилота?
— Зачем ты спрашиваешь, если все уже знаешь?
Дно вертолета было покрыто прозрачным плексигласом, через который Ира видела, как приближается заросшая бурьяном земля. Гетц подыскал хорошее место — прямо между развалившимся кирпичным домиком и кучей старых рельсов.
При взгляде на этот унылый пейзаж Ира подумала о сегодняшнем утре. О семенах в холодильнике. О дочери, которая, вероятно, была уже мертва. Она вспомнила о Саре и разговоре с Яном. О Леони. И вдруг ощутила полное спокойствие. Ее пульс замедлился, и почти спасительное равнодушие распространилось в ее душе, в то время как полозья вертолета коснулись болотистой почвы.
Ира вновь обернулась и посмотрела в пассажирский отсек, мимо Леони, на разбитый иллюминатор. Она чувствовала, что оружие, которое несколькими минутами назад держало на прицеле Штойера, теперь направлено ей в спину.
34
Все было ложью. Каждая строка на этом сероватом листе бумаги, который она сейчас подписывала. Потрясения этого дня ее не сломали. Она не собиралась последовать за сестрой. Это не было ее доброй волей — уйти из жизни. И, несмотря на это, Китти поставила под своей подписью дату и время. Только потому, что так захотел элегантный мужчина в белоснежном врачебном халате, который сначала выдал себя за доктора Пастернака, а потом ткнул пистолетом с глушителем ей в лицо.
— Очень хорошо, — сказал он и слегка отвел оружие, чтобы бросить взгляд на свои дорогие наручные часы. — А теперь прими таблетки.
