Так вот куда я летел! Не только в пространстве, но и во времени. Кто же открыл дыру, и чем он ее открыл, если обе машинки находились у меня? Или одна из них сработала сама, от детонации? Что-то не верится.
– Ты уверен, что кроме нас с Куцаповым там никого не было? Я хочу сказать, трупов.
– Надо будет посмотреть, вдруг не заметили, – съязвил Михайлов.
– И еще ты говорил про пульты, – напомнил я.
– Чего это ты о них забеспокоился? От них мало что осталось – так, два спекшихся куска. Их вместе с твоей одеждой в камеру хранения сдали, у нянечек спроси. Только зачем они тебе?
– Память об одном человеке.
– Память – это да. Вспоминай, Михаил, не будь дураком. Я ведь про бандитов не шучу. Если не найдем виновных мы, это постарается сделать кое-кто другой, и начнет он с тебя. Сейчас у вас обед. Кушай, выздоравливай, я к вечеру еще зайду.
Следователь угрозыска стращает меня преступным элементом. Это ничего, это, можно сказать, нормально. Слово-то какое сочное – бандиты. Вольное, почти официальное. Когда-то Федорыч казался мне позором всей милиции. Пообтерся я с тех пор, пообвык. Бандиты, говорит, придут. А нехай приходят, чего мне теперь терять? Машинок нет, зато часам к пяти Петр получит свой взрыв, а вместе с ним еще пятерых покойников, и, как только опознают Фирсова, мной займутся всерьез.
Столкнувшись в дверях с Михайловым, в палату вперся Олег, за ним вошел Женя.
Привезли тележку с обедом. Тут же нагрянули и отсутствовавшие больные: двое хромых типов с похожими лицами. Каждый из них молча взял свою порцию и протянул чашку для компота.
– Где можно получить вещи? – Поинтересовался я у санитара, когда тот ставил мне на тумбочку тарелку с маленькими выщербленками по краю.
– Домой, что ли, собрался?
– Забрать кой-чего, – сказал я, погружая взгляд в мутный бульон.
– На первом этаже, около раздевалки, – монотонно произнес санитар, разворачивая тележку. – Сейчас не ходи, у них перерыв.
Я проглотил чуть теплый суп с желтоватыми ломтиками соленого огурца и разварившейся до размеров клецок перловкой. Второго, надо думать, мне не полагалось. В кружке, беспардонно вытеснив жидкость, плавал гигантский сухофрукт, поэтому собственно компота там поместилось не больше глотка.
Соседи по палате закончили обед и, одновременно поднявшись, гуськом вышли на перекур. Олег меня не позвал – оскорбился.
Я полежал минуты три, прислушиваясь к желудку. Затем, свесив ноги, нашел тапочки, такие же бледные, как вся прочая больничная утварь. Дальнейшее промедление было чревато большими неприятностями.
На стальной двери камеры хранения висел мощный замок. Я беспомощно побродил вокруг и подпер стену плечом. По крайней мере, буду первым. Сзади раздались тяжелые шаги и еще до того, как я обернулся, мне сказали:
– Не жди, не жди. Через полчаса.
Пожилая женщина в коротких резиновых сапогах сноровисто отомкнула замок и скрылась внутри.
– Я тороплюсь, тетенька!
– Никаких «тетенька», – отрезала та. – Ты покушал, а я еще нет.
– Будьте вы человеком!
– А я кто по-твоему? – С укором сказала женщина, высовываясь из-за двери. – Ладно, давай номерок.
– Какой номерок?
– При выписке получить должен. А-а! Ты, никак, в побег намылился?
– Да нет же, я только посмотреть, что там со мной привезли.
– Фамилия.
Я замялся.
– Что, фамилию забыл? – Женщина утомленно тряхнула головой. – Постой, не тебя вчера бомбой убило? Надо говорить «неизвестный». Так ничегошеньки и не помнишь? Горемычный ты мой…
Она ушла вглубь длинной комнаты и, найдя на бесконечном стеллаже нужную ячейку, выдала черный шуршащий пакет.
– Небогато у тебя.
Имущество, бесспорно, принадлежало мне. Ключи и носовой платок я узнал сразу. Две дискеты без наклеек могли быть и не моими, но с какой тогда стати им лежать вместе с ключами? Больше в кульке я ничего не обнаружил. Права тетенька – небогато.
– Это все?
– Ну, ты спросил. Вещи, может, какие и были, только на что они годятся – все в крови да в дырках. Ты не волнуйся, если родные не объявятся, при выписке новые получишь. Брюки, ботинки, белья пару – голым не уйдешь.
– А кроме одежды?
– Еще тетрадка в клеточку, но она почти вся сгорела. Я ее выкинула. Что, зря?
– Туда ей и дорога. А еще?
– Бумажник, что ли? – Напряглась женщина.
– Коробочки. Пластмассовые такие, продолговатые.
– Ты нормально объясни.
– Черные, с кнопками.
– А, с кнопками? Видела.
– Ну! – Заволновался я. – Где они?
– Нашел, о чем печалиться, о коробках каких-то! Чудной, ей-Богу.
– Где коробки? – Рявкнул я.
– А ты не ори, – осерчала она. – Разорался, ненормальный. Не знаю я, где твои штуки. Тоже, наверно, выбросили.
– Куда? – Мне захотелось вцепиться тетке в горло и душить ее до тех пор, пока она не отрыгнет мои дыроколы.
– В помойку, куда же.
Я почувствовал, как холодный халат прилипает к спине.
– Где помойка?
– Да не ищи, вчера это было. Вывезли уже. Если так переживаешь, я тебе из дома принесу, у меня таких знаешь, сколько?
– Барахло я забираю.
Женщина не протестовала: ключи и платок – велики ценности! Я сгреб с прилавка свое добро и распихал его по карманам.
Уйти? Без машинки, без денег, в одном халате? Можно попроситься к Алене. Ха-ха! Если она и пустит, то лишь для того, чтобы сдать меня своему начальству. Оставаться тоже нельзя. Как только всплывет, что Куцапов – не единственный, кто погиб при взрыве, меня моментально перевезут туда, откуда уже не вырваться. А потом они докопаются до моего происхождения, и я по гроб жизни буду сидеть взаперти. Это еще в лучшем случае.
Лишний. Я здесь лишний. И сам во всем виноват, вот, что досадно.
На пути в палату мне снова попался мальчик в косынке. Он слонялся по коридору, будто кого-то ждал.
– Тебя ищут, – заговорщически предупредил он.
– Кто?
– Дядька, который до обеда приходил. У него еще чемодан такой тонкий без ручки.
У людей Фирсова тоже были чемоданы, почему-то подумал я.
– Хочешь убежать? – Неожиданно спросил мальчик.
– Хочу, – признался я.
– Я тебе одежду принесу.
– Ты всем помогаешь?
– Только тебе, – он был совершенно серьезен.
