Но я сражался с этим невообразимым. Разрывал ногтями тьму. Сопротивлялся.
Дэнни!
Боролся, потому что оставалось со мной еще что-то, и это не было моей сестрой. Оно не имело с ней ничего общего.
Взгляни на меня, брат.
Я зажмурился так, что у меня заболели глаза. И сквозь обволакивавшую сознание темноту вдруг вспыхнули две точки, словно вязальные спицы. Пара зондов, нащупывающих мозг. Забудь их… откажись от нее… Я пытался связать воедино то, неназываемое, что помнил всего мгновение назад.
Я думал об этом как о чем-то нематериальном. Но на самом деле все это имело свое название и свои особенности. Голоса, лица. То, как они говорят, смеются, их прикосновения.
Люди!
В прошлом были люди, и они по-прежнему есть, в настоящем. В особенности два человека. Призывают меня так же, как я взываю к ним. Некоторые называют это молитвой. И как в любой молитве, все сводится либо к просьбе, чтобы кто-то сразился за тебя, либо просьбе к самому себе продолжать сражаться.
Прекрати, Дэнни! Сейчас же остановись!
От голоса Эш в голове рождается жуткая боль. Вязальные спицы… Болезнь костного мозга, злокачественная, неизлечимая…
Нет, не это сейчас главное.
Сейчас важно не останавливаться. Важно как можно сильнее раствориться в сестре, глубже погрузиться в нее, дальше проникнуть в ее внутреннее пространство, взломать и разрушить ее границы.
Взгляни на МЕНЯ!
Шелест бьющегося стекла похож на шорох дождя. Ливень, что бьет по любой поверхности, настоящая симфония ударов.
Мы вывалились из окна кабинета. Кружась и сталкиваясь. Шум дождя сменился ревом свистящего в ушах воздуха.
ПОСМОТРИ!
И я посмотрел.
Моя сестра, мой близнец, падала быстрее, чем я, словно была тяжелее. Будто земля больше желала заполучить ее, чем меня.
Дэнни!
Тот же самый голос, та же самая мольба, как и тогда, когда я увидел ее в горящем здании.
НЕ ОСТАВЛЯЙ МЕНЯ ЗДЕСЬ!
И теперь, как и тогда, я попытался до нее дотянуться. Как и тогда, она оказалась слишком далеко внизу.
Я протягивал руки вниз к сестре, и она изо всех сил тянулась ко мне. Но хватали мы только пустоту.
Дэнни!
Они были похожи на звезды.
Эш, кружась, удалялась от меня, а за ней, далеко внизу, лед был похож на ночное небо, словно картечью пробитое пятнами света. Река, похожая на Млечный Путь, далекую звездную систему, материализовавшуюся из невообразимой дали.
Однако это не звезды. Это всего лишь лица мертвых. Становящиеся все заметнее по мере того, как мы падаем и приближаемся к ним. Они нас тоже видят. И скребут в нетерпении лед ногтями, потому что каждый из них отчаянно желает первым затащить нас к себе.
Они там не люди. Но и не призраки и не души. Это огромное собрание всех ужасов и страхов, которые они сотворили другим и самим себе, страхов безымянных и превращенных в абсолют. Бездонная река ужаса.
Лед стремительно колышется. Еще один вздох, и мы ударимся об него. И пробьем.
Я нашел взглядом лицо Эш и увидел, какую картину узрела она в то мгновение, когда родилась. Она напугала ее. Но даже теперь сестра сопротивлялась и изо всех сил старалась казаться дерзкой и даже невозмутимой.
Не оставляй!
Она это сделала ради меня.
Моя сестра предлагала утешение и поддержку. Когда мы были детьми, она успокаивала меня и гнала прочь кошмары от моей постели, даже если они ею же и были вызваны. Утешая меня, она обещала, что всегда будет рядом и, пока это так, бояться ничего не надо. А еще моя сестра говорила, что и в жизни и в смерти, и даже в тех местах, которых я еще не видел, но которые, она точно знает, ожидают нас, она никогда не оставит меня. И мы всегда будем вместе.
Часть четвертая
…горя огнем, себя сжигают души
Глава 47
Мои глаза открыты, и я уверен в двух вещах.
Я жив.
И в моей груди бьется чье-то сердце. Не мое…
Одна из медсестер с сильными опытными руками, покрытыми темными волосками и родимыми пятнами, на которые стоило взглянуть, протирала мне губкой промежность и меняла простыни. Как только я смог заставить собственный рот издавать нормальные членораздельные звуки, я снова и снова задавал ей один и тот же вопрос:
– Чье у меня сердце?
– Солнце мое, говори громче. Мои уши уже не те, что прежде.
– Чье сердце я получил?
– О-о! Нам нельзя об этом…
– Я никому не скажу.
Женщина аккуратно расправила края простыни у меня на груди, заботливо подоткнула их. За это время она решила все-таки нарушить правила.
– Это была автомобильная авария, – сказала она. – Травма головного мозга, несовместимая с жизнью. Мы ничего не могли сделать. Зато на остальном ее теле не было практически ни царапины. То, что мы называем идеальный донор.
– Ее?
Улыбка угасла на ее полных, покрытых пушком губах.
– Это была девушка… Шестнадцати лет…
Уилла ударилась в религию. Она прочитала в больничной часовне все молитвы, какие знала, заклиная Господа, чтобы ее сын и муж вернулись к ней. И пообещала всегда молиться, если ее услышат.
– Никогда не была особенно набожной девушкой, – сказала она мне, – но, пожалуй, теперь придется, правда? В конце концов, договор есть договор.
Я сказал, что мы можем ходить в церковь каждое воскресенье, да хоть каждый день недели, если ей так хочется. Вообще мы сделаем все, что она пожелает.
– Хочу поехать домой и хоть немного пожить нормально, – сказала она.
– И только-то?
– Дэнни, а ты считаешь, что этого мало?
Это – много.
На второй или третий день после того, как я возвратился и пришел в сознание, она привезла Эдди повидаться со мной. Я попросил ее дать нам пару минут побыть наедине. Уилла сделала удивленные глаза, но выскользнула из палаты, не задавая лишних вопросов.
Я сказал мальчику:
– Мы можем поговорить о случившемся и обсудить все, что захочешь. Или больше никогда об этом не разговаривать. Но я думаю, ты должен знать, что ты был со мной. На Той стороне. И ты меня спас. Помнишь что-нибудь об этом?
Эдди оглянулся, чтобы удостовериться, что мы в комнате одни.
– Я спрашивал об этом… Но доктора сказали, что в состоянии комы не может быть никаких видений.
– Это не было видением.
