На этом все согласились, пожали друг другу руки и закончили разбирательство.
Пока остальные сносили Маклафлина вниз и прощались, я задержался наверху в комнате, которая, если верить тому, что сказал Уолтер, наконец-то станет детской, каковую роль ей я и предполагал с самого начала. Но я еще не был готов сказать, имею ли сам к этому отношение: для этого у меня было слишком мало сведений. Вошел Пайк, стал расставлять стулья по местам и подметать пол. Закончив, филиппинец бросил на меня странный взгляд, как будто заново оценивая, а затем заковылял прочь.
Комната казалась крошечной, словно потолок сделался ниже, чем до начала сеанса. Стало прохладнее, поскольку мы распахнули окно, чтобы впустить свежий воздух для бедняги Кроули. Я подошел к окну и, перегнувшись, выглянул на улицу. Маленький выступ под окном был не шире корешка книги. Например, такой, как «Виланд». Я потянул за шнур и занавески обвисли, словно спинакер в штиль. Я взял пальто и перчатки, молча попрощался с обителью Кроули и спустился вниз.
На улице повалил снег. Маклафлин и Дарлинг ждали такси, парень курил «Честерфилд». Мы с Маклафлином не пожали руки, а лишь кивнули друг другу, так раскланиваются в дверях послы государств-противников. Я поднял воротник пальто и уже собирался уходить, когда заметил сквозь пелену снега фары приближающегося автомобиля. Я подождал, пока он остановился у обочины, и предложил Дарлингу помочь пересадить профессора из инвалидного кресла в машину.
Когда мы усаживали Маклафлина в автомобиль, он стиснул зубы от боли. Пока Дарлинг и водитель укладывали кресло в багажник, я укрыл пледом колени Маклафлина, потом еще раз попрощался и захлопнул дверцу. Маклафлин сидел в темном салоне и смотрел прямо перед собой на то, как вертелись в свете фонаря снежинки. Я постучал по окну и знаком попросил его опустить стекло.
— Могу я задать вам один вопрос, профессор?
Он коротко кивнул.
— Зачем вам было взваливать на себя все эти заботы: экспертную комиссию, стенограммы и различные устройства для контроля, ведь вы не верите в загробную жизнь?
Я не ожидал, что он ответит, Мой вопрос был на самом деле попыткой уколоть профессора — последний выстрел уязвленного эго: пусть знает, что я считаю его лицемером. Я и не ждал ответа, но Маклафлин дал мне его.
— Потому, — начал он, словно заговорил о чем-то само собой разумеющимся, — что мне и впрямь хотелось убедиться, что я ошибаюсь.
— Вы хотите сказать, что на самом деле желали Мине победы? — изумился я.
— Конечно, — раздраженно подтвердил Маклафлин, досадуя на мою непонятливость. — А зачем бы иначе я послал своего самого способного ученика, чтобы он разоблачил ее? — В открытое окно влетал снег, профессор поежился. — А теперь, если не возражаете, я закрою окно, пока еще не закоченел до смерти.
Вспоминая этот последний разговор, я думаю, что Маклафлин, видимо, уже догадывался о раке, который пожирал его кости.
Багажник захлопнулся, через минуту такси отъехало и скрылось в ночи. Я смотрел вслед автомобилю, пока снежный вихрь не поглотил задние огни, а потом в последний раз оглянулся на дом 2013 по Спрюс-стрит. Пайк молча вышел из дома и принялся разбрасывать соль.
— Можете не стараться зря, — сказал я филиппинцу, кивнув на мешок с солью в его руках. — Все устроилось — нежелательные гости больше не вернутся.
Дворецкий вскинул голову и посмотрел на меня как на идиота.
Он сжимал полную пригоршню соли.
— Это от снега.
Затем, посыпав скользкую дорожку перед крыльцом Кроули, он заковылял по ступенькам и скрылся в доме.
Эпилог
ЧЕСТЕР
Весной 1924 года «Сайентифик американ» опубликовал следующее заявление по поводу своего продолжающегося психического исследования:
Мы, нижеподписавшиеся члены экспертного комитета, назначенного исследовать медиумические способности Марджори (под этим именем данная особа фигурировала в газетах), имеем честь доложить о следующем. Мы были свидетелями удивительных явлений, которые большей частью не поддаются простому объяснению, но ничто из увиденного нами в период с 8 по 23 декабря 1923 года не может быть расценено как полностью доказанный факт «сверхъестественного». Поэтому мы пришли к заключению, что способности Марджори заслуживают дальнейшего изучения, но не позволяют ей стать обладателем премии в 5000 долларов, учрежденной «Сайентифик американ».
Заявление было подписано Малколмом Фоксом, Г. Г. Ричардсоном и В. М. Флинном. Бросалось в глаза отсутствие подписи Маклафлина, который за две недели до этого тихо отошел во сне в лучший мир.
Поминальная служба прошла согласно квакерской традиции просто и скромно и ничуть не похоже на напоминавшие оперы католические проводы, к которым я привык. Около сотни скорбящих собрались в молельном доме, и им была предоставлена возможность сказать об усопшем все, что им бы хотелось. Или не сказать. Маклафлина очень уважали, но нельзя сказать, чтобы любили, так что церемония состояла в основном из долгого молчания, прерываемого редкими речами. Скорбящий Гудини прибыл из Нью-Йорка вместе с женой Бесс, я видел, как после церемонии они тихо беседовали с четой Конан Дойлов: то была последняя встреча титанов накануне их разлуки. Не пройдет и года, как они публично разойдутся во взглядах на сверхъестественное. Два старинных приятеля навсегда перестанут разговаривать друг с другом. (Гудини, призывавший относиться к сверхъестественным явлениям с научной строгостью, писал: «С пристальным интересом я читал статьи ведущих ученых о психических явлениях… Увы! Ученость не одарила их способностью распознавать особый вид обмана, к которому прибегают медиумы, и не уберегла от заблуждений».)
Конец 1924 года ознаменовался и другими важными событиями. В сентябре газеты объявили, что Марджори — медиум, чью репутацию не поколебал скептицизм экспертов «Сайентифик американ», родила в больнице Джефферсона здорового мальчика. Я в числе сотни других получил уведомление об этом, из которого узнал имя, которое Мина выбрала для своего сына, — Честер. Трудно сказать, как отнесся к этому выбору Кроули: после той роковой ночи 1923 года он навсегда потерял дар речи.
Спустя три месяца, почти через год после заключительного сеанса в Филадельфии, я представил свою диссертацию на факультете психологии Гарвардского университета. Я подумывал продолжать занятия парапсихологией (как стали называть эту область исследований), но в конце концов, возможно, благодаря Пайку — одноногому дворецкому Кроули, решил переключиться на изучение явления, которое называют «фантом конечности». 15 декабря факультет одобрил мою тему. Удивительно, что больше всего эта новость обрадовала моего отца. Полагаю, ему просто до смерти хотелось, чтобы перед фамилией сына красовалось указание на докторское звание.
31 декабря награда в 5000 долларов, учрежденная «Сайентифик американ» за доказанное психическое явление, была отменена, так и оставшись не присужденной. Читателей заверили, что это никоим образом не означает изменения отношения редакции к данного рода исследованиям. По условиям конкурса любое явление, имевшее место до отмены конкурса, могло быть впоследствии подвергнуто экспертизе. Редакция располагает такими заявками, сообщал журнал, и они в свое время будут рассмотрены, а о результатах испытаний читателям будут сообщать «время от времени».
