Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 79
— Он за худо принялся, а худо — за него, — нравоучительно заметил Фомка.
— И мы, Семейка с товарищами, — медленно говорил Дежнев, — тех разбойных людей взяли на свои суда и тех зубатых людей на острове видели. Готово? Пиши: а от того Носу до Анадыря-реки и корги далеко.
Весь красный от жары и натуги, Артемий Солдат усердно скрипел пером. На серой, шершавой бумаге, рожденная спором Дежнева с Селиверстовым, возникала знаменитая впоследствии отписка Дежнева, поведавшая потомкам о его славном подвиге.
Дежнев кратко, но точно описал природные условия на Анадыре.
«А река Анадырь не лесна, и соболей по ней мало, — читаем мы в его отписке. — С вершины реки — малый листвяк. Черного лесу нет никакого, кроме березняка и осинника. А от Малого Майна[143], кроме тальника, нет лесу никакого, а от берегов лесу нешироко, все тундра да камень. А той реки Анадыря сделан чертеж с Анюя-реки[144]и за Камень на вершину Анадыря, и рек, что впали в Анадырь, больших и малых, и до моря, и до той корги, где вылегает зверь».
Чертеж, приложенный Дежневым к отписке, был плодом его шестилетних исследований Анадыря. Природная смекалка русских землепроходцев помогала им делать сложные чертежи огромных областей, рек и горных хребтов. Изображая местность на бумаге, они ориентировались по солнцу. Их инструментами были матка-компас да самодельная линейка.
Землепроходец и мореход по духу, Дежнев не мог удовлетвориться лишь добычей «рыбьего зуба» и соболей. Нет, он пытливо изучал открытый им край. Обремененный тяжелыми трудами, необходимыми для поддержания жизни, Дежнев не только сумел пройти весь Анадырь от истока до устья, но проследил и течения «рек, что впали в Анадырь, больших и малых».
Участок же от притока Колымы Малого Анюя до верховьев Анадыря был начерчен Семеном Моторой и Никитой Семеновым, прошедшими его в 1650 году.
Русские землепроходцы создали славную традицию вычерчивания пройденных ими путей. Ей следовали все позднейшие русские путешественники — исследователи нашей необъятной Родины.
Описал Дежнев и рыбные промыслы, кормившие жителей Анадырского края: «А больший промысел здесь пущальницами[145], потому что река каменная, крутая. А рыбы красной приходит много. И та рыба внизу Анадыря от моря идет добра, а вверх приходит худа. Та рыба замирает вверху Анадыря-реки, а назад к морю не выплывает. А белой рыбы добываем мы мало, потому что сетей добрых у нас нет. А государевых аманатов красною рыбою кормить мы не смеем, чтоб им, с того корму оцинжав, не помереть и нам бы от государя за то в опале и в казне не быть. А запасаем мы им только белую рыбу. Мы же голодны, в корме нуждаемся, едим мы заморную рыбу кету».
Читаешь эти скупые строки и не знаешь, чему больше удивляться: самоотверженности ли простого русского человека, отдававшего лучшую пищу «государевым аманатам»; неприхотливости ли русских людей, считавших, что для них самих сгодится и дохлая кета, плывущая после икрометания вверх брюхом по течению.
— Хороша твоя отписка, Семен, — сказал есаул Федот Ветошка, когда подписанная Дежневым и Никитой Семеновым отписка была прочитана всему отряду. — Дюже хороша. Но… — Ветошка нерешительно посмотрел на Дежнева и почесал затылок.
— Досказывай, — глядя в глаза Ветошке, сказал Дежнев, — коль что не так, поправим.
— Все так, — вздохнул Ветошка, — лучше не напишешь: ясно, точно…
— Доказательно, — добавил Анисим Костромин.
— Правдиво! — воскликнул Фомка.
— Так-то оно так, — согласился Ветошка. — А все ж там могут не поверить.
— Да почему же?
— Писано от двоих приказных, — ответил Ветошка. — Воевода может сказать: «Кто их там знает! Может, и стакнулись они, Семен да Никита, чтоб обойти Стадухина с Селиверстовым». А те той порой свою ложь будут доказывать.
— Да, — молвил Дежнев, подумав, — могут и не поверить. Но как сделать, чтоб поверили?
— А вот как, — расправив усы, внушительно ответил Ветошка. — Должны мы все, миром, подтвердить слова нашего приказного. Одному не поверят, двоим не поверят, ну а миру нельзя ж не верить!
— Ай да Ветошка!
— Как же ты, Федот, думаешь подтвердить? — спросил повеселевший Дежнев. — Ведь всем вам прикладывать руки под отпискою приказных, кажись, не положено.
— Напишем-ко мы, робята, за их, Семена да Никиты, отпиской и свою, — предложил Ветошка, обращаясь ко всей дружине.
— А не написать ли нам не воеводе, а самому царю Алексею Михайловичу! — предложил воспламенившийся Бугор.
— Ишь, куда хватил, рыбий глаз!
— Коль царю писать, то будет уж не отписка, а челобитная, — уточнил Анисим Костромин.
— Кстати, в той челобитной мы и о своих нуждах государю отпишем, — прибавил Ветошка.
— И о трудах наших, — вставил Бугор.
— Попросим его простить нас за побег из Якутского острога, — робко проговорил почему-то покрасневший Артемий Солдат.
Однако его предложения никто не осмеял. Все согласились, что нужно писать царю. Артемий Солдат снова вооружился пером и заскрипел им, потея пуще прежнего.
Когда ж, через несколько дней, челобитная была готова, двадцать четыре человека приложили под ней свои руки.
— Теперь, други, давайте думать, кому идти с отпиской да с челобитной на Колыму, — обратился Дежнев к собравшимся. — Заодно уж им и государеву казну «рыбий зуб» придется волочить. Что же ей залеживаться… А дело нелегкое дойти до Колымы, — продолжал Дежнев. — Перевалы переняты коряками, что погромили ходынцев. Есть ли охотники?
Никто не отозвался.
— Может, ты, Федот, пойдешь? — спросил Дежнев у Ветошки после некоторого молчания. — Твоя мысль была писать челобитную, и твоя рука под ней первая.
Долго не отвечал насупившийся Ветошка.
— Идти мне на Колыму не можно, — сказал он, наконец. — Сам знаешь, ушел я оттоль с Моторой без спросу. Посадит меня приказный под замок да отошлет в железах в Якутский острог.
— Артемий Солдат, Василий Бугор, ваше слово, — вызвал Дежнев.
— Быть нам битыми за побег из Якутского острога, — переглянувшись с Бугром, ответил Артемий Солдат.
— Не время еще нам идти, — прибавил Бугор, — пойдем — сидеть нам в тюрьме. А это, после вольной жизни, — смерть.
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 79
