Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 76
— Не торопитесь, шеф, — зудела над ухом секретарша, — все еще только начинается.
— Вот это ты меня успокоила! Обнадежила. Я-то думал, что все идет к концу...
К логическому концу — хотелось верить. Вот завтра снова на допрос. И послезавтра наверняка. Не может же так продолжаться вечно!
Если ему и суждено покинуть стены «Аквариума», то не с самым плохим настроением. Сегодня в сводках появилась срочная информация, касающаяся генерал-полковника Кудряшова. В общем, произошло событие, о котором Артемов не мечтал, может быть, но втайне надеялся, что оно рано или поздно случится. У генерала был беспроигрышный вариант — смахнуть промахи в работе на осужденных десантников, что он с успехом и проделал. А что же полковник Артемов? Он предостерегал бойцов от ошибок, за каждым его словом стояли десятки жизней. Но он не мог представить простой вещи, что каждое его слово будет буквально использовано против него. Ума не хватило.
Люди третьего сорта. С соответствующим клеймом на лбу. Что бы они ни совершили хорошего, так и останутся изгоями.
Вообще операцию по освобождению заложников назвали самой успешной в истории террора. Журнал «Фигаро» снизошел до дефиниции «блестящая». «Шпигель» назвал генерал-полковника Кудряшова «Суворовым современности»: «В том, что спецоперация прошла в рекордно короткие сроки и с минимальным количеством жертв, есть личная заслуга замминистра внутренних дел России Кудряшова». А как облизывали генерала государственные телеканалы и пресса — лучше не вспоминать.
Да, правду говорят: даже самый великий человек не стоит ничего без прессы.
Роман Семенович, надо отдать ему должное, после пресс-конференции согласился всего лишь на одно интервью центральному телеканалу. Ни в газетах, ни по радио он ни разу не засветился. И вот только сегодня его имя снова прогремело на всю страну и ее окрестности. «Ну что ж, поздравляю», — коротко прокомментировал сообщение Михаил Артемов. И только после этого его сердце вдруг бешено заколотилось... Оно запоздало с реакцией.
Вчера после очередного допроса, который проходил в Генпрокуратуре, Михаил Васильевич встретил человека, увидеть которого уже не надеялся. Озабоченный невеселыми думами после двухчасового разговора со следователями прокуратуры, полковник сел в свою «четверку» и завел двигатель. С места тронулся рывком, как начинающий: его напугали громадные и круглые глаза в панорамном зеркальце. Он не воскликнул: «Коля, ты жив! Как ты, Коля, себя чувствуешь!» Он сказал:
— У меня ж машина на сигнализации стояла...
Чила в ответ подмигнул:
— Мне теперь любая сигнализация до балды: плохо слышу. Контузия. Поехали, Михаил Васильевич. На Большой Дмитровке толкового разговора не получится. — Когда полковник тронул свою «четверку» во второй раз и снова рывком, Николай спросил: — И нравится тебе ездить на этом ведре с болтами и гайками? Хочешь, я...
— Нет, не хочу! — живо запротестовал Артемов. Хотя недавно остро позавидовал незнакомому штабисту, приехавшему на работу на роскошном «Опеле Астра».
С Большой Дмитровки полковник повернул на Страстной бульвар, оттуда — на Петровку.
— Куда ехать, Коля?
— Давай к Сандунам, — сориентировался Чила, — все равно в ту сторону едешь.
Артемов кивнул. Поймав в зеркале глаза попутчика, спросил:
— Как ты узнал, где меня можно найти?
— Громкость прибавь.
— Я спрашиваю, как узнал, где я?
— А-а. Большие пацаны подсказали.
— Ты по делу или так просто, поздороваться?
— Просто поздороваться.
Чила прикурил и опустил стекло со своей стороны. Несколько раз глубоко затянулся, словно настраивался на разговор. Как месяц назад. И с тем же человеком. И тема была схожей. Нет, она стала шире, много шире. Как и тогда, Чилу душили откровения, до посинения, до слез в глазах.
— Ты человек ранимый, я понял. Так вот, что в ты не мучился: никаких обид или там претензий. Нормально мы поступили: ты, я, пацаны. Все бы живы остались, если бы не один гондон. Интересуешься изделием номер один? Рассказать, как он трахнул нас? Он не только подставил пацанов, он опозорил их. Они втроем держали двадцать «духов». В замкнутом пространстве. Где и минуты не продержишься. А генерал время тянул, чтобы как можно больше боевиков на «техничку» спустилось. Пять минут — они все решили. Я видел, как дрался Лилипут. У него патроны кончились, а он с места не двинулся — держал. С пистолетом в руке. Грудь в кровавое мочало — а он все стреляет. Рассказать, как я уходил? Я мертвым Утенком прикрывался. Я его еле пер — столько свинца в нем было. Это он меня вывел. На «техничке» всего трое — трое боевиков остались... А пацанам я говорил: подстава, уходим. Они не пошли за мной. Спроси меня: почему?
Сигарета полетела за окно. В чуть подрагивающих губах — новая.
— Я в газете потом прочел, навсегда запомнил: «За две минуты до штурма на техническом этаже завязался бой осужденных и террористов. Десантники были убиты сразу, это можно судить по количеству ран на их телах: от двадцати до тридцати ранений у каждого». Потом эта сука сказала, что не хочет говорить о компетентности... знаешь кого? Пьяных и «вышеупомянутых лиц». Эти лица дали ему полный расклад на шахидок: в каком ряду, на какой лавке, куда лицом сидит, возраст каждой назвали. Снайперам трудно пришлось, но у каждого своя работа, правильно? Я не хочу, чтобы все об этом знали, хочу, чтобы знал ты, Михал Василич. Ты верил нам, мы верили тебе.
Чила попросил остановить машину. Крепко пожав полковнику руку, он открыл дверцу.
— Куда ты теперь, Коля?
Артемову показалось, что Ильин не расслышал. Потому что его слова ответом как бы не послужили.
— Помнишь, ты сказал: «Есть вещи и поважнее денег»? — спросил он.
Артемов кивнул:
— Да, кажется, припоминаю. То касалось твоей заначки, долга.
— Ты был прав. На этом свете есть вещи поважнее...
Чила отошел на несколько шагов, но снова вернулся. Чтобы сказать что-то очень важное, больше необходимое Артемову, чем ему; он-то об этом знал.
— Куда я теперь, спрашиваешь? У меня одна дорога, однажды я прошел ее и знаю, чем она заканчивается.
Артемов еще раз убедился, что Николай Ильин не придумывал себе имиджа, не скрывал своих живых чувств, не играл. Он не был хитрым. С самого начала Николай показался полковнику честным: он не прятал ничего плохого, что было в нем. На этом фоне все хорошее — много его или нет, не важно — ярче выделялось.
Он вызывал странное ощущение: смотришь на него, а кажется, что перед тобой — зеркальное отражение. Шагнешь за спину, и ничего не увидишь.
Каким он был год, два назад? Полковник уверил себя, что совсем другим. Несомненно одно: он прошел трудный путь. Странник в ночи. Путник.
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 76
