— Я прошу только об одном: сказать, что мы уехали в другую сторону.
— Предлагаю вам сделать по-другому. Доезжайте на санях до следующей станции. Там станция узловая, движение оживленное. Лошадей где-нибудь привяжете, никто и не хватится. В вагоны садитесь отдельно, чтобы в глаза не бросаться…
— А этих двух лошадок не возьмете? — предложила Наташа, хотя и понимала, что такую важную улику железнодорожник вряд ли будет оставлять у себя.
Но он неожиданно легко согласился.
— А вот за лошадок спасибо. Не бойтесь, я найду, где их спрятать. Вон как снежок заметает. А вы торопитесь… Думаю, успеете, тут у нас что-то со стрелкой, поезд может и застрять…
Повинуясь неожиданному импульсу, Наташа горячо расцеловала мужчину.
— И вам того же, — смутился он и вдруг перекрестил её. — Святое дело сделала ты, милая, четыре детских жизни от смерти спасла. Езжайте с богом, пора!
Она бегом вернулась к Петру и детям, опять усадила всех в сани и скомандовала ему:
— Давай, жми на узловую станцию. Дежурный сказал, что оттуда уехать легче.
Алексеев, не возражая, хлестнул лошадей, и сани легко перескочили через переезд. Наташа оглянулась и увидела сквозь усиливающийся снегопад фигуру железнодорожника с поднятой в знак прощания рукой.
Глава двадцать шестая
Арнольд прибежал следом и склонился над упавшим Аполлоном:
— Она выстрелила в тебя три раза! Зачем ты дал ей пистолет?
Ковалев через силу улыбнулся:
— Решил поиграть со смертью в пятнашки…
— Нашел время шутить… Ян, что ты стоишь? Врач называется! Перевяжи майора!
Ян и сам не понимал, отчего он стоит столбом? Такое за ним раньше не наблюдалось. Окружающие всегда считали его хладнокровным человеком.
Что-то Юлия сдвинула в его психике, пусть и на короткое время. Тот короткий, странный отрезок его жизни успел пронестись перед глазами. Оказывается, он мог увидеться с родным дедом, поговорить с ним, но… Человек предполагает, а бог располагает…
Он щелкнул чемоданчиком и склонился над майором.
Странно, почему никто не вспоминает о Юлии. Может, она ещё жива. То есть он-то сам знал, что она умерла мгновенно, но они-то не знают…
Аполлон отодвинул его руку с бинтом.
— Не суетись, доктор, мертвого не воскресишь.
— Не слушай его, Ян, перевязывай! — закричал Арнольд, сам пугаясь своего крика; ему подумалось, что со смертью Аполлона рухнет и его жизнь…
— Отставить крик, товарищ старший лейтенант. Лучше поспеши на работу. Достанешь из сейфа документы на тебя и твою скрипачку: езжай в свой отпуск и сюда ни в каком виде не возвращайся. Я подписал, с сегодняшнего дня… Да поторопись, пока другие не пронюхали. Узнают, как коршуны на тебя набросятся…
— А откуда ты мог знать, что именно сегодня… что такое может случиться?
— Поживи с мое! — кхекнул Аполлон, и в горле у него словно что-то забулькало. — Иди, времени у тебя совсем мало осталось… Скажи спасибо, что я дом в стороне от всех построил, выстрелы вряд ли кто слышал… Врача тоже можешь взять с собой. Документы подготовь, будто его конвоируешь… Не вздумай в Москву вернуться, опасно. Лучше езжайте куда-нибудь подальше, в другую сторону, на юг, пока тут все не утихнет… Думаю, остальное ты и сам сообразишь… Ступай, я сказал! Ты, что ли, умирающего не видел?
Аренский, растерянно оглядываясь, стал спускаться по лестнице, но у входа он все же оценил предостережение товарища и из его дома почти выбежал.
Силы майора стремительно убывали. Его голос стал совсем тихим, когда он попросил Яна:
— Помоги мне подняться.
— Но зачем?..
— Делай, как я сказал, дотащи до кровати.
Это Яну удалось сделать без особого труда. Он уложил Ковалева и даже снял с него сапоги.
— Спасибо, — прошелестел тот, — а теперь иди, оставь меня с нею.
Ян понимал, что Ковалев ранен смертельно: одна пуля попала в плечо, две — в грудь. Он мог бы попытаться вытащить его, но, похоже, Аполлон сам больше жить не хотел. Не в его правилах было оставлять умирающих без медицинской помощи, но Ян уважал желание майора остаться наедине со своей мертвой возлюбленной, которую тот убил собственной рукой…
Страшно ему было умирать, или он думал, что с последним объятием вознесется вместе с Юлией и уже никогда с нею не расстанется? Вот только Юлия вряд ли этого хотела. Ее душа… полно, да была ли у неё душа?
Майора Яну было жалко: больше всего на свете тот хотел любви, поставил на карту свою жизнь ради нее, а любовь его в конце концов и убила…
Ян тихо прикрыл за собой дверь и сел на верхней ступеньке. Из спальни майора так и не донеслось ни одного звука.
Сколько он так просидел, трудно сказать, потому что не ощущал бега времени, а лишь странное оцепенение, в котором не было места чувствам и мыслям.
Тишину нарушил стук входной двери и возглас Аренского:
— Ян, ты здесь?
— Куда же я могу деться? — медленно отозвался тот.
— Здесь… ничего больше не случилось?
— Мертвые молчат, — как-то неловко не то пошутил, не то объяснил Ян.
Из-за спины Арнольда выглянула хорошенькая зеленоглазая девушка лет двадцати. Она была тоненькая, если не сказать очень худая, но кожа на лице выглядела свежей, а глаза сияли.
— Ты готов с нами уехать? — спросил его Арнольд. — Я на всякий случай бумагу написал, что ты после освобождения направляешься на вольное поселение в Туркмению.
— Почему именно в Туркмению?
— Написал первое, что на ум пришло. Чтобы подальше отсюда… Там жарко, юг, а здесь север. Вряд ли будут там искать, если что…
— Поеду. Не в зону же мне стремиться.
— Тогда поспешим. Одевайся, а я на минутку загляну, с Аполлоном попрощаюсь.
Один стал спускаться по лестнице, другой подниматься.
— Вы как будто не рады? — спросила его девушка.
— А чему радоваться?
— Ну, как же… — она даже растерялась. — Вам разве здесь нравилось?
— Кому здесь может нравится? — вздохнул он. — Только на меня вдруг такая усталость навалилась, такая апатия. Тоска, словно кто-то из моих близких умер…
Арнольд медленно спустился по лестнице.
— Оба мертвы, — ответил он на невысказанный вопрос девушки.
— Пешком пойдем? — спросил Ян.
— Зачем же, у нас санки есть. Одна лошадка, зато резвая. Ее потом наши с вокзала заберут, — сказал и усмехнулся. — Наши! За четыре года уже привык, что я — их. Так, наверное, и тянул бы лямку, если бы не Ветка.
