Саймон изумленно разглядывает кучу.
— С ума сойти! Как это пришло тебе в голову?
— Газета, — отвечает Кван, — у них есть статья про землетрясение. Если будет сильное, это нужно, чтобы выжить. В Чангмиане, как ты видеть, не надо ждать землетрясение. Нет ни света, ни воды, ни отопления.
Кван вытаскивает из чемодана пластиковую коробку — в такой обычно хранят всякую дребедень под кроватью, — и на свет божий появляются перчатки для работы в саду, теплые стельки, рейтузы, полотенца, футболки. Ду Лили вскрикивает, вздыхая и причитая, что Большая Ма так и не смогла насладиться этим добром. Я фотографирую Ду Лили в окружении ее наследства. На ней надеты модные солнечные очки и бейсболка со словом «Чемпионы», усыпанным стразами.
После скромного завтрака из риса и пикулей Кван выносит во двор кипу фотографий, запечатлевших тридцать два года ее жизни в Америке. Они с Ду Лили садятся на лавочку и начинают их рассматривать.
— Смотри, — говорит Кван, — это Либби-я, ей здесь шесть лет. Правда, она миленькая? Посмотри, какой на ней свитер! Я сама его связала, перед тем, как уехать из Китая.
— А эти белые девочки, — спрашивает Ду Лили, — кто они?
— Ее одноклассницы.
— А за что их наказали?
— Наказали? Их не наказывали.
— Тогда зачем они надели эти высокие бумажные колпаки?
— А-ха-ха-ха! Да-да, высокие колпаки, чтобы наказывать контрреволюционеров! Так вот как они выглядят! В Америке чужеземцы надевают их, когда отмечают дни рождения, а еще Новый год. А это день рождения Либби-я. Это такая американская традиция. Одноклассники дарят подарки, ничего полезного, так, безделушки. А мама печет сладкий пирог и втыкает в него горящие свечи. Дитя загадывает желание, и, если ей удастся задуть все свечи разом, желание сбудется. А потом дети съедают сладкий пирог, сладкие конфетки, пьют сладкую шипучку, — так много сладкого, что язычки прилипают к нёбу и они больше не могут проглотить ни кусочка.
Ду Лили удивляется:
— Ого! Праздник на каждый день рождения? Волшебство, чтобы сбылось желание? Почему американцы все время хотят чего-то, ведь у них и так всего полно? А мне вот и не нужен праздник. Одного желания раз в двадцать лет было бы достаточно…
Саймон отводит меня в сторону:
— Прогуляемся?
— Куда?
Мы выходим со двора, и он показывает мне туннель между гор — проход в другую долину.
Я грожу ему пальцем, словно учительница младших классов:
— Саймон, ты же больше не думаешь о той пещере, правда?
Он делает вид, что обиделся:
— Я? Нет, конечно! Я просто решил, что было бы неплохо пройтись. Нам есть о чем поговорить.
— Ой, о чем же это? — игриво спрашиваю я.
— Ты знаешь. — Он берет меня за руку.
Я кричу через стену:
— Кван! Мы с Саймоном идем гулять!
— Куда?
— Так, по окрестностям.
— Когда вернетесь?
— Когда-нибудь.
— Я должна знать, когда мне начинать волноваться.
— Не волнуйся. — А потом, прикинув, куда мы могли бы отправиться, я добавляю: — Если через два часа мы не вернемся, звони в полицию.
Из-за стены доносится ее голос, весело сообщающий Ду Лили:
— Они сказали, если потеряемся, звони в полицию. Как позвонить? У нас нет телефона…
Мы шагаем молча, держась за руки. Я думаю над тем, что сказать. Я не собираюсь довольствоваться физической близостью. Я хочу, чтобы мы снова стали близки духовно… Так, со своими невысказанными мыслями, мы направляемся к каменной стене, которая отделяет Чангмиань от другой долины. Мы блуждаем по узеньким проулкам, петляющим среди соединенных между собой домов, извиняясь перед семьями, которые таращатся на нас с нескрываемым любопытством, а потом извиняясь снова, когда они бегут к дверям, предлагая нам купить у них монеты — тусклые зеленые кружочки, которым, как они уверяют, по меньшей мере пятьсот лет. Я делаю пару снимков, придумывая название, которое подошло бы им: «Аборигены присматриваются к чужакам». Мы заглядываем во внутренние дворики — там сидят старики с сигаретами в зубах, женщины с малышами на руках. Толстенькие щечки детей горят на холоде. Мы проходим мимо пожилой женщины с огромной вязанкой хвороста на плечах. Мы улыбаемся детям. У некоторых волчья пасть, у других — косолапость. Я спрашиваю себя, не является ли это результатом браков между близкими родственниками. Мы смотрим на них одними глазами — глазами пришельцев с другой планеты. И все же мы понимаем многое по-разному, ибо я содрогаюсь при виде страданий, думая о жизни, которая когда-то была у Кван, которая могла бы быть у меня. А Саймон говорит:
— Знаешь, а им в чем-то повезло.
— Ты о чем?
— Ну… Маленькая община, семейные традиции, связывающие поколения, во главу угла поставлены основные жизненные ценности. Тебе нужен дом? Твои друзья помогут тебе сляпать несколько кирпичей. И никакой тебе волокиты с правами на кредит. Рождение и смерть, любовь и детишки, еда и сон, дом с видом — что еще человеку нужно?
— Центральное отопление.
— Я серьезно, Оливия. Это… Это жизнь.
— Ты сентиментальничаешь. Это ведь предел, основы выживания.
— И все-таки я думаю, что им повезло.
— Даже если они так не думают?
Он делает паузу, потом выпячивает нижнюю губу, словно бульдог:
— Ага.
На его слова, сказанные тоном городского умника, так и хочется возразить. А затем я думаю: да что со мной такое? Почему мне всегда нужно с пеной у рта доказывать свою правоту? Людям здесь наплевать на то, что мы думаем. Оставь, не горячись, успокаиваю я себя.
— Думаю, что я тебя поняла, — говорю я. Но когда он самодовольно улыбается в ответ, угольки моего раздражения разгораются с новой силой.
По тропинке мы карабкаемся на холм. Обогнув вершину холма, замечаем детей — двух девчушек и мальчика лет пяти-шести, играющих в грязи. Примерно в десяти метрах над ними возвышается каменная стена и туннель, закрывающий от нас то, что находится по ту сторону. Дети поднимают головы, глядя на нас с опаской. Их лица и одежда перепачканы глиной.
— Ни хау? — спрашивает их Саймон с дурацким американским акцентом, — как дела? — это одна из немногих китайских фраз, которые он выучил. Прежде чем дети успевают отреагировать, я достаю «лейку» и делаю пять снимков. Дети хихикают, а затем продолжают свою игру. Мальчик завершает строительство башни из глины — отпечатки его пальчиков все еще видны на воротах и стенах. Одна девочка щиплет травинки, другая — аккуратно выкладывает ими крышу миниатюрной хижины. Около хижины ползает несколько кузнечиков — пленников этого замечательного архитектурного комплекса.
