— Сначала, чтобы возбудить общественное мнение, сообщают, будто у нас полно гранат, — сказал Такаки. — А теперь уверены, что у нас их нет и генеральное наступление их мы встретим только ружейным огнем...
— Ничего, полюбуются, как я бросаю гранаты, — еще мрачнее сказал Тамакити.
— Но ведь они знают, что здесь заложники, здесь Дзин! — возмутился Доктор. — Неужели все равно пойдут на штурм и не сделают больше попытки уговорить нас?
— Брось ты. Заложники для полиции — просто повод взбудоражить общественное мнение. Небось трезвонят повсюду про выступление матери да про наш ответ и взрыв полицейской машины: какие, мол, после этого с ними переговоры. Этап переговоров кончился. А газетчиков убедили, будто заложников удастся освободить только силой. И если не покончить с нами до темноты, местные жители подвергнутся опасности; да мало ли что еще можно придумать...
— В таком случае нужно освободить заложников до штурма, — сурово заявил Доктор, демонстрируя членам команды волю корабельного врача.
— Не о заложниках речь, — попытался прервать его Исана, но Доктор не обратил на него внимания:
— Подумайте, что будет с Дзином, если на убежище посыплются газовые пули. Можно, конечно, заранее запереть его в бункере, но, когда полицейские откроют крышку люка, газ попадет и туда. Впрочем, открыв люк, они наверняка обстреляют бункер газовыми пулями. Да вы понимаете, что случится, если газ CS попадет ребенку в горло, на кожу?!
— Заложники теперь ни к чему. Если б мы даже и обменяли их на судно, у нас больше нет ни радиста, ни штурмана. Кое-какой опыт есть только у двоих — у меня и у Такаки. Значит, нам и на моторной шхуне не выйти в море, — сказал Тамакити упавшим голосом.
Исана хотел напомнить ему, что не считает себя заложником, но им всецело завладела другая мысль. Он был растроган, поняв, что Тамакити, решительней всех настаивавший на сражении, все это время, оказывается, мечтал выйти в море.
— Чтобы спасти Дзина, я готов сдаться. Вместе с Инаго, — отважно сказал Доктор.
— Пусть Инаго решает сама за себя, — невозмутимо произнес Такаки.
— Что ж, пойду поговорю с ней, — сказал Доктор и вышел, всем своим видом показывая, что ему безразлично, какие пойдут о нем толки в его отсутствие.
«Трое, оставшиеся в рубке, не обманули доверия Доктора. Независимо от решения Инаго, в тот самый миг, когда главное, о чем сейчас молча думают Такаки или Тамакити, будет облечено в слова, решится судьба Союза свободных мореплавателей», — возвестил душам деревьев и душам китов Исана, задыхавшийся здесь, вдали от лесов и морей, в комнате с неподвижным, спертым воздухом.
— Я буду драться до последней гранаты, — сказал Тамакити печально, все еще казня себя за гибель Красномордого.
— А вы что решили? — спросил Такаки у Исана. — Если уйдет Дзин, лучше, наверно, уйти и вам. Конечно, это ваше убежище и мы вторглись в него, но...
— Думаю, я могу поручить Дзина заботам Инаго и Доктора, — чистосердечно сказал Исана. И это его чистосердечие как бы высветило сделанный им выбор. — Я ведь уже говорил, что укрылся в убежище как поверенный деревьев и китов. Однако, будучи их поверенным, я так и не передал от них послания внешнему миру. Это недопустимое пренебрежение своими обязанностями. И я решил: именно то, что я останусь в убежище, и явится посланием, которое я передам внешнему миру. Ведь когда полицейские, окружившие убежище, в конце концов убьют меня, это будет значить, что люди убили поверенного деревьев и китов. Телевидение, радио, газеты сообщат об этом убийстве — лучшей возможности передать послание у меня уже не будет. И эту возможность дал мне Союз свободных мореплавателей.
— Ну что ж, — сказал Такаки, — вам решать. Раз вы остаетесь, Инаго придется уйти с Дзином, и, пока они с Доктором не уйдут, мы прекратим сражение. Потом начнем снова.
— Подожди, Такаки. Я все как следует обдумал, — поднял почерневшее лицо Тамакити, голос его, сперва неуверенный, звучал все решительнее и тверже. — Если убьют нас троих, Союзу свободных мореплавателей крышка. И сбудется тот страшный сон Боя... Даже если Инаго и Доктор уцелеют, им хватит хлопот с Дзином, до Союза свободных мореплавателей у них и руки не дойдут. Кроме того, Доктор, кажется мне, всерьез и не думал о корабле Свободных мореплавателей. На плечи Инаго — женщины — мы взваливаем слишком тяжелую ношу. И я подумал: Коротыш, Бой, Радист, Красномордый... а теперь и мы — в общем, завтра сбудется сон Боя. Все пойдет прахом, всему конец... Вот я и решил: я буду биться до последней гранаты, а ты, Такаки, ты уйдешь и не допустишь, чтобы Союз свободных мореплавателей растаял бесследно, как страшный сон.
— Уйти — мне? — спросил Такаки, с трудом вникая в слова Тамакити, и его залитое потом лицо с распухшими губами побледнело и стало каким-то чужим.
— Да. Я думаю, ты обязан это сделать, Такаки, — сказал Тамакити, незаметно подтягивая к себе автомат.
— Говоришь, я должен уйти. Но кто, как не я, создал Союз свободных мореплавателей? — Он насмешливо посмотрел на Тамакити.
— Да, Союз свободных мореплавателей создал ты. И именно ты должен его воссоздать. Разве все это было лишь шуточной затеей? — упорствовал Тамакити.
— Если уж ты заговорил об этом, вспомни, ведь я еще раньше предлагал сдаться, — сказал Такаки. — Кто-кто, а я вовсе не считаю Союз свободных мореплавателей шуточной затеей...
— Поэтому ты должен уйти из убежища. — Чувствуя, что Такаки колеблется, Тамакити стал настойчивее. — А после ареста выложить все начистоту и доказать, что Инаго с Доктором не причастны к стрельбе и казни Коротыша. Иначе что будет с Дзином?
— Разве не ваша обязанность — общаться с внешним миром и при помощи слов блюсти интересы Свободных мореплавателей? Вы ведь наш специалист по словам, — повернулся к Исана Такаки; на покрасневшем лице его были написаны нерешительность и страх.
— Мы уже говорили об этом вчера и недавно говорили снова. Обо мне речи нет, — твердо сказал Исана. — Я слагаю с себя полномочия специалиста по словам Союза свободных мореплавателей. Я хочу полностью посвятить себя обязанностям поверенного деревьев и китов. Ну а дела Союза решать вам, ветеранам.
Исана взял охотничье ружье, принадлежавшее Красномордому, и, не глядя на Такаки, вышел из рубки. По винтовой лестнице поднимались Доктор и Инаго. Чтоб разойтись с ними, он задержался на площадке третьего этажа. Дзин — его прижимала к себе Инаго — выглядел вконец обессилевшим из-за усталости и нервного напряжения. На руках у Инаго он чувствовал себя уверенней. Сосредоточенно обдумывая, как ей быть дальше, Инаго молча протиснулась мимо Исана, выразительно взглянув на него. Прикосновение девушки взволновало его. Ведь теперь, после того, что он сделал для Инаго, каждый, кто встретится с ней в будущем, сможет одарить ее любовью...
Исана спустился вниз и посмотрел в бойницу. Полицейские машины и частокол щитов оставались неподвижными. Только теперь, когда щиты перестали отражать солнечные лучи, в промежутках между ними можно было увидеть сложенные в ряд мешки с песком. Выходит, эффективность стрельбы из убежища была невелика. Но говорить об этом Тамакити не стоило. Исана посмотрел на черный, обгоревший ствол вишни, все еще покрытой густой сочной листвой. Дерево умирало, как человек, воздев вверх руки, не понимая, что за враг обрушился на него. Тогда, в той европейской стране, почувствовав, что мальчик пришел в сознание, Исана испытал взорвавшийся в его душе страх. Потом, с удивительно жестоким чувством превосходства осознав, насколько беспомощен крохотный человечек, висевший с поднятыми вверх руками, он сделал то, что намеревался сделать. И поскольку сейчас ему было дано снова пережить то давнее мгновение, когда он осознал беспомощность мальчика, значит, все было совершено им отнюдь не бессознательно и не в порыве безумия. Он отрицал, будто слышал крик ребенка, когда об этом спрашивал Кэ, и не сознался, что руки его были тогда исцарапаны. Теперь Кэ умирает в муках, один на один с болезнью, взращенной в его клетках. Умирает, желая страданий и ревниво оберегая их. Но возможно, отвергая уколы наркотиков из страха погрузиться в самого себя, он ни на мгновение не вспоминает того мальчика...
