– А все остальные? – спрашивает он. – Что случилось? Вы не успели? Или просто забыли? Или решили, что у вас впереди еще много дней и месяцев до конца года?
Он делает промежутки между фразами; эхо от усилителей успевает стихнуть, тишина успевает сгуститься настолько, что упруго пружинит прогоняемая его последующими словами. Я пытаюсь понять, откуда берется эта власть над залом, как ему удается удерживать внимание и заставлять биться в унисон сердца, даже не повышая голоса. Что это, врожденный дар или этому можно научиться, есть ли у меня такой дар, и если да, то как развить его?
– А если вы вдруг умрете раньше? – спрашивает гуру. – Еще до конца года, и ваши обязательства так и останутся невыполненными? Что тогда делать? – Он чуть причмокивает перед каждой новой паузой, его дыхание, усиленное микрофоном, кажется немного натужным и затрудненным, и все же он не производит впечатления человека, истощенного болезнью и говорящего через силу. – Дело вот в чем, – говорит он. – Мы уверены, что время всегда в нашем распоряжении. Уверены, что у нас его сколько угодно, не так ли? Это вроде как электричество в доме. Темнеет, мы поворачиваем выключатель, и все в порядке. Мы даже не думаем о том, что свет может не зажечься. Поворачиваем выключатель, свет загорается. Ведь у нас электричество, не так ли? А если в один прекрасный день мы повернем выключатель, а свет не зажжется? Если электричества больше не будет?
Слева от меня покашливает Витторио, Марианна резко поворачивается, в ее взгляде – откровенное физическое отвращение. Но Витторио на нее не смотрит, он смотрит на гуру, слегка наклонив голову, словно разглядывает что-то бесконечно далекое.
– Всякий раз, когда мы поворачиваем выключатель, мы должны думать: а вдруг света не будет? – говорит гуру. – И когда свет зажигается, мы должны думать: «Господи, какое чудо!»
Общий смех-вздох, наступившая вслед за этим тишина кажется еще более густой и непроницаемой.
– А пока есть свет, мы должны делать все, что в наших силах, – говорит гуру. – Мы не должны откладывать это на завтра.
Усилители не лучшего качества, они гудят в унисон с пчелиным жужжанием гуру.
– И вот прошло уже много дней нового года, а большинство из вас так и не выполнили то, что намеревались. И только трое из вас были прилежны. Или двое?
Худой мужчина, который поднял руку, а потом опустил, кивнул головой в знак согласия. Общий смех-вздох. Витторио пересаживается на самый край сиденья, такое впечатление, что он вот-вот встанет и уйдет. От Нины исходит тонкий фруктовый аромат, если мне удается хоть мельком взглянуть на нее, у меня сразу начинает учащенно биться сердце. Марианна не отрывает глаз от гуру.
– А как же все остальные? – продолжает гуру. – Они говорят: «Время у нас есть. Посмотрим. Подождем. Завтра». Но все дело в том, что как раз времени у них и нет. Времени вообще нет.
Он замолкает, молчит две секунды, десять секунд, полминуты. Едва заметно качает головой, едва заметно что-то пережевывает, оглядывается вокруг, ничего не говорит.
Внимание зала нарастает; чем дольше гуру молчит, тем больше оно растет – точно прилив, послушный движению луны, медленному и далекому, но неотразимому.
– Почему погибла эта цивилизация? – говорит гуру. – Ведь, по-моему, совершенно ясно, что она погибла. Так называемая западная цивилизация. Может быть, некоторые из вас думают, что это не такая уж великая цивилизация. Это ваша цивилизация, и вам, наверное, кажется, что вы прекрасно ее знаете? Знаете все ее недостатки. Более того, вы, видно, только их и видите. Думая о вашей цивилизации, вы видите только ее недостатки. Конечно, их у нее много, в этом нет никаких сомнений. Ну а что стоит за ними? Какова она, ваша цивилизация, если отбросить в сторону все ее недостатки? Попробуйте представить ее себе без недостатков. Получается?
Он поворачивает голову и оглядывает сидящих перед ним людей, люди смотрят на него, вздыхают, никто не отвечает.
– Конечно, это не просто. Согласен. Возможно, некоторые из этих недостатков кроются в самой природе вашей цивилизации и немыслимо представить ее без них. Но ведь в истории человечества было много различных цивилизаций. И у каждой были свои собственные недостатки. Как и у каждого отдельного человека. И у так называемой западной цивилизации тоже есть свои. Все это понятно. Но от этого она не перестает быть цивилизацией. Другое дело, что недавно ей все же пришел конец. Она сошла с орбиты, начала блуждать неизвестно где и в конце концов окончательно сбилась с пути и врезалась в землю. Она подчинилась законам купли-продажи. Она позволила торговцам диктовать себе правила. Но вначале ведь и она старалась выполнять свою работу. Старалась поддерживать порядок. Старалась разграничить отдельные области человеческой деятельности. И защитить их, не так ли? Тем временем она шла своей дорогой, сквозь время. И шла к добру. Очень медленно, постоянно останавливаясь, сбиваясь с дороги, но все же шла к добру. Шла к отрицанию войны, голода, насилия. К отрицанию тьмы и суеверий.
Марианна повернулась и посмотрела на меня, но тут же снова впилась глазами в гуру – вся внимание, как настоящая школьница на школьной скамье. Нина посмотрела на меня, а я смотрел на Марианну. Джеф-Джузеппе посмотрел на Витторио, а тот смотрел на Нину.
– Однако некоторое время тому назад мы все же начали жаловаться, – продолжал гуру. – Мы стали видеть одни только недостатки. Все стали говорить: «Эта худшая из когда-либо существовавших цивилизаций». И сама цивилизация постепенно стала забывать, куда она двигалась. Она стала забывать, что шла к добру. С тех самых пор, как люди перестали в это верить. С тех самых пор, как люди перестали об этом заботиться. Представьте себе, что человек строит себе дом и тратит на это много времени. Он вкладывает в свою работу то, чему научился за всю свою жизнь, и то, чему еще раньше научились его родители и еще раньше – его деды. Наконец у него есть этот дом, светлый, теплый, добротный. Возможно, это не самый лучший дом на свете, но это его дом. Он сам его себе построил, и там он чувствует себя лучше, чем в лесу или в пещере. Однако вместо того, чтобы думать: это мой дом, и его можно сделать еще лучше, вместо того, чтобы поразмыслить об этом, он начитает говорить: «Это самый плохой дом на свете. Он отвратителен. Бесполезно заниматься им. Он меня больше не интересует».
Я смотрю на Витторио и вижу в его глазах лишь раздражение и отчуждение: он все дальше и дальше от меня, от Марианны, от своей семьи, от гуру и от Кундалини-Холла и от всех тех, кто его здесь окружает.
– Этот человек, – говорит гуру, – начинает презирать свой дом. Он больше им не занимается. Он не выполняет ни одну из тех работ, которые должен был бы выполнять. И его дом действительно становится ужасным. Крыша начинает течь. Стекла в окнах трескаются. Отопление больше не работает. Даже двери не открываются. Отвратительный дом, что и говорить. И в конце концов он просто разваливается, гибнет. А тот, кто его построил, должен идти спать в лес или пещеру. На открытом воздухе, без крыши над головой. Происходит как бы чудо наоборот. Все то, что было построено, внезапно исчезает. И человек вовсе не променял этот свой дом на другой, лучший. Он не построил себе новый, более красивый, пока старый приходил в упадок. Остались лишь обломки старого дома. И еще – открытое небо, а под ним – волки, тигры, мороз, дождь и тому подобное…
