— Даю тебе время до завтра.
Для Марвы это не было громом среди ясного неба, она не испугалась и не смутилась и даже не почувствовала возмущения. Напротив, она была удовлетворена, как следователь, наконец нашедший неопровержимое доказательство вины подозреваемого. Правда у нее в руках, и с этого дня нет места сомнениям и нерешительности. Сафват Шакир хочет сделать ее своей любовницей — это очевидно! Она поспешила вернуться домой и села в гостиной, дожидаясь Данану, который, как только вошел и увидел ее, понял: что-то произошло. Он поздоровался с ней и театрально зевнул, чтобы избежать разговора:
— Сегодня был такой трудный день на работе…
— Я хочу с тобой поговорить.
— Давай отложим до завтра.
— Но дело не терпит.
Она подробно рассказала ему обо всем, что случилось, подчеркивая каждое слово, сказанное Сафватом. Она с вызовом посмотрела на него и сказала:
— Представь, какая низость! Тот, кого ты считал другом, посягает на твою честь!
Данана сидел перед ней в верхней одежде и смотрел на нее из-под очков. Вдруг он ударил в ладоши и выпалил:
— Нет силы и могущества, кроме как у Аллаха! Боже, какой грешник!
Марве было недостаточно этих слов, и она спросила его, повысив голос:
— Что же ты с ним сделаешь?
— Я рассчитаюсь с ним. Он за это дорого заплатит.
Несколько минут прошло в молчании. Вдруг он пересел к ней, положил ей руку на плечо и сказал:
— Я заставлю его сполна заплатить за подлость. Я знаю, как довести дело до его начальства. Но мы должны еще кое-что обдумать. Через несколько дней приезжает президент. Сафват обещал устроить меня в другой университет.
— Что ты хочешь сказать?
— Мы же не хотим, чтобы он нас шантажировал.
— Он же ясно дал мне понять, что хочет иметь со мной связь. Ты понимаешь?
— Конечно, понимаю. Я преподам ему урок, который он не забудет. Вот увидишь. Все, о чем я тебя прошу, подожди месяц, не больше. Если я пойду с ним на конфликт сейчас, он одним росчерком пера уничтожит меня. Я потерплю, пока не закончится визит президента, он устроит меня в университет, и я с ним рассчитаюсь!
Она задумчиво посмотрела на него, как будто пытаясь навсегда запечатлеть в памяти происходящее в настоящий момент. Ничего не ответив, она медленно поднялась, ушла в спальню и закрыла за собой дверь.
36
В то утро здание египетского консульства выглядело не как обычно. Оно будто стало сказочным дворцом и по мановению волшебной палочки превратилось из элегантного дипломатического корпуса на берегу озера Мичиган в арену важнейших исторических событий. Меры безопасности были приняты заранее: здание проверили новейшими приборами, стены просканировали, чтобы убедиться, что в них не спрятан инородный предмет. Затем по залам провели огромных полицейских псов, которые обнюхали все углы в поисках взрывчатых веществ.
На крышу поднялись египетские снайперы, держа наперевес длинноствольные винтовки с оптическим прицелом, а за ними двигались вооруженные автоматами солдаты Национальной гвардии. Они заняли позиции, с которых просматривались все подходы к территории консульства. Позже было установлено несколько автоматических ворот — по паре перед каждым входом, где входящих обыскивали дважды. За десять метров до них развернули посты с офицерами египетской службы безопасности и американскими военными, которые подчинялись Федеральному бюро расследований. Прибывающих тщательно обыскивали.
Американцы проводили свои приглашения через лазерные устройства, которые подтверждали достоверность, египтяне же проходили дополнительные процедуры. С их загранпаспортов делали копии и обрабатывали информацию на компьютере, чтобы узнать, не внесены ли эти люди в специальные списки госбезопасности. Затем офицер с дежурной улыбкой и проницательным взглядом детально расспрашивал их о личной жизни. Если офицер замечал смятение или противоречие, то приглашал их в соседний офис для дознания.
Меры безопасности были строги и беспощадны, как само правосудие, и одинаковы для всех, невзирая на ранг и статус. Даже старого чернокожего американца, буфетчика консульства Махоуни не пропустили, поскольку он забыл принести приглашение. Целых полчаса буфетчик напрасно упрашивал офицеров удостоверить его личность с помощью коллег, но они и слушать не хотели, пока он не съездил домой, а путь был неблизкий, и не привез приглашение. В глубине души египетские офицеры чувствовали величие и опасность своей задачи — обеспечить личную безопасность господина президента республики. Они любили его всем сердцем и произносили его имя с почтительным трепетом. Если бы они не стояли к нему так близко, то не пользовались бы всеми благами жизни и его влиянием. Они были связаны с ним настолько, что от его судьбы зависело и их будущее. Если бы с ним что-нибудь случилось, если бы на него было совершено покушение, как на предшественника, то жизнь их на этом бы и кончилась. Их уволят в запас, отдадут под суд и посадят за решетку, если власть перейдет к врагам (а врагов не счесть!).
Как только они расслаблялись или начинали скучать, эти тревожные мысли не давали им покоя, кололи как иглы, поэтому их всегда держали в форме. Верх преданности господину президенту символизировал генерал Махмуд аль-Манави, командующий Национальной гвардией, который вот уже полвека оставался рядом с президентом. Генерал был одним из тех немногих, кто пользовался стопроцентным доверием его превосходительства и даже терпел его непристойные шутки. Когда господин президент пребывал в хорошем настроении, он хлопал генерала по животу и говорил, смеясь, так, чтобы все слышали:
— Хватит уже жрать, аль-Манави! Ты скоро будешь как бык Апис!
Или кричал, хохоча:
— Пузо растет, а кончик сохнет!
И тогда лицо генерала светилось гордостью от чести, которой он удостоился, поскольку такая фамильярность от высочайшего лица есть знак доверия и симпатии, которой многие будут завидовать. Он склонялся и горячо шептал:
— Служу вашему превосходительству! Аллах послал вас Египту!
В то время как спецслужбы принимали все меры к обеспечению безопасности, на противоположной стороне улицы, на зеленой площади, примыкающей к озеру, собрались сотни египтян во главе с Наги Абдель Самадом, Карамом Досом и Джоном Грэхемом. Появление среди собравшихся человека с такой харизмой — к тому же немолодого американца, борющегося за права египтян, — подняло дух демонстрантов, и они стали выкрикивать лозунги и поднимать вверх плакаты, на которых по-арабски и по-английски было написано: «Освободите заключенных!», «Прекратите пытки!», «Нет притеснению коптов!», «Долой произвол!», «Египтяне хотят демократии!»
Выступления против президента во время его визитов на Запад не были новостью для офицеров национальной гвардии. Однако на этот раз они заметили, что демонстрантов слишком много и что они сильно шумят. Это заставило генерала аль-Манави забеспокоиться. Он подошел к главе американской службы безопасности и потребовал разделить людей на группы. Тот ответил:
