Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 76
Какие чудеса тебе еще надо? Летать как муха? Или плавать как рыба? А рыба мечтает о миллионной доле наших знаний – чтобы уходить из сетей. Ей достаточно было бы одного слова. Рыбы собрались бы вокруг него, как у кормушки, как муравьи у кристаллика сахара, как астрономы у телескопа. Это слово было бы для них непостижимо прекрасным и многообразным, безмерным, как солнце.
«Если бы море было чернилами для слов Господа моего, то иссякло бы море раньше, чем иссякли слова Господа моего, даже если бы Мы добавили еще подобное этому»[77].
Хафиз, декламирующий благородный Коран от Открывающей суры до суры последней, не отважится заявить, что он прошел всю дорогу. Но скажет, что услышал напев то ли ветра, то ли звезд, идя берегом моря; а этот напев доносился откуда-то из мглы морской, но у него не было лодки, чтобы достичь этого места; а если бы он и достиг, то обнаружил бы, что звучание идет из глубин; и пусть он окунулся бы и поплыл, но разве измерил бы глубину Дыхания?
О благородной Книге написан Арафат[78]толкований. И что, стала она так же понятна, как букварь?
…Все-таки чаще остальных кабульских друзей Джанад вспоминал Кемаля. И не Якуб-хан был рядом с ним.
Ущелье забирало влево, влево – и раскрылось в степь и небесную ширь с мерцающими звездами. Поперек лежала, млечно серея, дорога. Вдоль нее – по руслу реки – и пришел сюда Джанад. Он это понял, выйдя из ущелья и увидев озеро.
Аллаху принадлежит этот мир.
Бисмилля.
Осмотревшись, Джанад приблизился к дороге, пересек ее, зачерпывая сандалиями теплую густую пыль, и направился к озеру. Озерный дух примешивался к запаху пыли и полыни. Воздух здесь был мягче, чем в ущелье, дышалось легко. Джанад спустился к воде, казавшейся непроницаемой, присел на корточки, тронул черную гладь, ощутив ее прохладу и податливость. Зачерпнул воды и начал пить. Струйки стекали за воротник, по бороде. Он снял чалму и ополоснул голову. Вода хмелила, как вино Индуса с Кривого колена. Озеро расстилалось под звездами, скрываясь в ночи. И из глубины ее доносились равномерные звуки. Наверное, в крепости, где размещался афганский гарнизон, работала дизельная электростанция. Может, солдаты смотрели кино. И писали письма своим родным, если те – да и сами солдаты – были грамотны. Или готовились к новымподвигам, чистили оружие, собирались на очередную вылазку.
Против них – поворот зла.
Джанад тоже подготовил кое-что для них. Хотя, конечно, лучше бы это был русоволосый, а не те, что живут в крепости. Его будет легче убить.
…Он вздрогнул, глянув влево, мгновенно пожалев об оставленном «Ли-Энфильде». Но это был краешек луны, восходящей из-за холма. Несколько секунд Джанад следил за ней, испытывая необъяснимую тоску.
Возвращаясь в ущелье, в одном месте Джанад увидел… точнее, вдруг почувствовал беспокойство. Он огляделся. Но луна еще не проникла сюда ослиным глазом, и что-либо различить в двух десятках шагов было невозможно. Он пошел дальше, снова жалея, что не взял винтовку. Это его лучший спутник – «Ли-Энфильд» с тяжелым прикладом, выщербленным цевьем, охваченным металлическим кольцом, с пулей в зеркальном горле: одно движение пальца, давящего на упругий крючок…
Джанад так никого и не увидел в ущелье, но почувствовал, что самый воздух наэлектризован чьим-то присутствием.
Наверное, это был зверь, мягко ступающий по камням, темный, сливающийся со скалами.
Выйдя на склон у дороги и миновав открытое место, Джанад начал шарить в камнях, отыскивая винтовку. Ему это удалось не сразу. В голове пронеслись всякие предположения. Кто и как мог ее найти? Но наконец пальцы наткнулись на гладкое плотное дерево среди камней, Джанад нащупал прохладный шар затвора, потянул, тот плавно подался; убедившись, что патрон на месте, он двинул шар затвора вперед, и металл щелкнул, словно над ухом склонилась птица Кикнус[79]. Джанад поморщился. И одновременно он испытал облегчение. «Ли-Энфильд» был с ним. Он опоясался широким ремнем с кармашками, застегнул пряжку. От «Ли-Энфильда» зависит теперь его жизнь. И в нем таится чья-то смерть, стремительная или мучительная, но справедливая. Пуля в стальном зеркальном горле.
…Однажды осенью задул ветер, «Ли-Энфильд» тихо завыл за плечом дяди, и тот, рассмеявшись, начал ему подпевать. Дядя Каджир знал не только верблюжий язык, но и язык оружия. Он метко стрелял. Мне бы его зоркость.
Каменные кубы своих бойниц он разглядел и в темноте. Здесь лежали цадар с едой и бутыль, оплетенная верблюжьей веревкой. Воды оставалось совсем чуть-чуть. Надо было прихватить бутыль с собой. Это большая оплошность. Джанад сел, прислонившись спиной к валуну, винтовку положил рядом, развязал цадар. Запахло подгорелыми лепешками и яблоками. Он бережно отрывал куски лепешки, хрустел яблоком, наблюдая, как над вершиной растет ореол приближающейся луны. Сейчас бы он поел хотя бы сушеного мяса. Не говоря уж о кебабе[80]. И не отказался бы от виноградной патоки.
А шейхи, о которых рассказывал Кемаль, отправлялись даже в Мекку без крошки съестного. Такова была сила их упования.
Он допил воду, аккуратно увязал оставшуюся пищу в цадар, вытянул ноги, прикрыл глаза. За водой надо было идти прямо сейчас.
И он заставил себя встать и пошел – не к распадку, это все-таки долгий путь, по которому, возможно, придется отступать, а прямо к озеру по склону горы.
На краю склона возвышалась растрескавшаяся скала, почти напротив белел в свете луны низкий холм на берегу. Удобное место. Но дорога внизу ведет к заброшенной мельнице, ею пользуются редко. Джанад обошел скалу и по осыпи довольно быстро спустился к озеру – это не то что кружной путь по ущелью – и наполнил бутыль водой.
Возвращаясь, он пошатывался и спотыкался от усталости; у своих валунов лег на спину. Чалма была как подушка. В лицо светила луна, мешала спать. Но он спал.
…Ци-тии!.. – пропела на рассвете птица, Джанад не слышал.
Солнце вставало над озером. Взойдя выше, проникло сквозь щель между валунами и наполнило его открытый рот золотом, будто арабский владыка, одаривший поэта за несравненную касыду. А он спал, прижавшись щекой к прикладу, и не слышал ни птиц, ни показавшихся на дороге машин: три грузовика и два бронетранспортера проехали мимо.
И лишь когда утренний ветерок запел нежно в стволе «Ли-Энфильда», Джанад с улыбкой открыл глаза.
Улыбка сразу пропала. Перед ним был все тот же склон горы, рядом квадратные валуны. Джанад посмотрел на пустую дорогу.
Новый изнурительный день разгорался над камнями и водами.
По кусту дикой розы полз муравей.
Солнце шло в гору.
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 76
