Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 79
Сомнения О'Мара ощущал в самой глубине сознания.
Он следил за работой Торннастора и Конвея и пытался с переменным успехом искать успокоительные слова для Туннекиса, чье смущение, страх и отчаяние стали подобны плотному, почти осязаемому туману, сгустившемуся в операционной. О'Марой овладело сильнейшее желание как можно скорее уйти отсюда – хотя бы для того, чтобы отдышаться. Он то и дело ловил себя на мысли о том, не тратят ли врачи время понапрасну, и чем дальше, тем больше ему казалось, что все так и есть. Существо по имени Туннекис страдало потому, что стало жертвой нелепого несчастного случая, после которого ему не смог помочь ни один из его сородичей. Теперь кермианин награждал безумием врачей госпиталя, пытавшихся спасти его. В таких вопросах следовало расставлять приоритеты. Кем был Туннекис? Всего лишь огромной слизнеподобной омерзительной тварью, которая пожирала сознание О'Мары, жутким чудовищем, которое нельзя было ни отправить домой, ни оставить в госпитале. Решение было очевидным и простым, и О'Мара обладал достаточной властью для того, чтобы привести его в исполнение. Он скажет этому самоуверенному молодому выскочке Конвею и этому тупице, толстокожему слону, который ему ассистирует, что противный кермианский слизень ровным счетом никому не нужен, и велит немедленно прекратить операцию.
И вдруг О'Мару охватил страх. Так страшно ему не было еще никогда в жизни. Страх был бесформенный, не конкретный, но жуткий, и вдобавок к нему примешивалось чувство полного отчаяния. Он не хотел принимать решение и отдавать приказы, потому что знал: Конвей, который ухитрялся всегда все делать по-своему, откажется повиноваться. А Торннастор обхватит его своими длинными бородавчатыми щупальцами и растопчет слоновьими ножищами – только мокрое место останется. О'Маре хотелось убежать и спрятаться от всего и всех жутких чудовищ, населявших это кошмарное место. Даже Приликла, такой нежный и хрупкий, безгранично дружелюбный, сейчас казался ему ужасным существом, бесстыдно забирающимся в его разум и откапывающим там самые глубокие и постыдные чувства, о которых не следовало знать никому, а эмпат только и ждал случая всем о них разболтать. «Я – ничтожество, – с горечью, страхом и отчаянием думал О'Мара. – Я не нужен никому и даже самому себе».
Он ухватился за край операционного стола с такой силой, что костяшки его пальцев побелели, и вскрикнул, не осознавая, как дико прозвучит его крик:
– Маррасарах, прошу тебя, помоги мне!
Конвей свирепо зыркнул на О'Мару.
– Что за идиотские выходки, О'Мара?! Здесь нельзя так орать, идет очень тонкая операция. И что еще за Маррасарах? Да ладно, не отвечайте, только стойте тихо и не мешайте нам.
Крошечный участок клеток мозга О'Мары, не задетый ураганом страха и отчаяния, захлестнувшим его разум, зафиксировал оскорбительные слова и резкий тон, совершенно несвойственный Конвею. Значит, и его тоже задела распространяемая Туннекисом инфекция. Неожиданно Конвей выкрикнул еще громче О'Мары:
– Проклятие, моя голова!
Конвей стиснул зубы, лицо его исказила гримаса боли, но он не выдернул рук из операционных перчаток. Мало-помалу он расслабился.
Страх и отчаяние О'Мары тоже, неизвестно почему, начали отступать. Он озабоченно спросил:
– Что с вашей головой?
– Глубокое нелокализованное покалывание между ушами – будто кто-то у меня в мозгу шомполом вертит, – ответил Конвей и внезапно вернулся к обычной сдержанности и тактичности. – Сэр, – сказал он, – мне доводилось и прежде испытывать подобное ощущение. Это Туннекис пытался установить телепатическую связь с нетелепатами. Ощущение длилось всего одно мгновение. Вы тоже почувствовали? Вы слышали, что он сказал?
– Нет, – ответил О'Мара.
– Я тоже ощутил покалывание под черепной коробкой, – ответил Торннастор, сохраняя лексикон истинного клинициста, – но не между ушей, которые, как вам известно, у особей моего вида расположены не там, где у вас. Покалывание сопровождалось беспорядочным ментальным шумом, но ничего членораздельного я не услышал. Что он сказал?
Конвей не отрывал глаз от экрана. Продолжая работать, он быстро говорил:
– Он сказал очень многое за считанные секунды. Я вам потом, все расскажу. А сейчас до конца операции осталось около двадцати минут, после чего всем можно уйти, но мы могли бы пробыть здесь весь день, если бы потребовалось, и это ничем бы не грозило нашей психике. На какое-то время я сошел с ментальных рельсов, чувствовал себя полной никчемностью, всех и всего боялся и воспринимал с подозрительностью. Я прошу прощения за все, что я сказал. Наверное, и вы тоже испытали подобные чувства. Но теперь мы вернулись в нормальное состояние и наши беды – все наши беды – позади. Мы можем заново заселить эвакуированные уровни. Туннекис теперь лишен телепатической глухонемоты и чувствует себя хорошо.
– Как ни неприятно мне выражать несогласие с коллегой, друг Конвей, – заключил Приликла, влетев в операционную и запорхав над операционным столом, – однако я вынужден заметить, что вы сильно недооцениваете ситуацию. Друг Туннекис излучает чувства облегчения, благодарности и сильнейшего счастья.
Глава 33
Они встретились рано утром на следующий день в старом кабинете О'Мары – здесь он чувствовал себя уютнее и именно здесь хотел со всеми попрощаться. Конвей, Торннастор, Приликла и все сотрудники Отделения Психологии расселись на что попало, отчего в кабинете сразу стало тесно. Конвей стоял у большого диагностического экрана и заканчивал отчет об операции.
– ...При проведении первого хирургического вмешательства, – говорил он, – мы предположили, что анализ минерального и кристаллического содержимого мозговой жидкости на месте повреждения и введение данного раствора в концентрированной форме будет способствовать началу процесса заживления. Однако мы и не подозревали в то время того, что просто-напросто замещаем этот раствор еще более загрязненной смесью в гораздо более высокой концентрации. В результате рост скоплений бледных кристаллов, которые, как нам теперь известно, являются телепатическими приемниками, значительно замедлился, в то время как более темные кристаллы – передатчики начали увеличиваться в размерах, подверглись структурной деформации, их рост стал неконтролируемым. В этом состоянии их телепатическая мощность резко возросла, но они не могли передавать мысли, а транслировали только чувства. В то время состояние психики Туннекиса было тяжелейшим. Он боялся всего и всех, кто его окружал, он страшился будущего, в котором ему предстояло жить в состоянии телепатической глухонемоты, он страдал от глубокой клинической депрессии, которая, как казалось в то время, грозила ему пожизненно. Обычным существам вроде нас с вами, было бы трудно представить глубину такого отчаяния, но нам и не пришлось ничего представлять, потому что мы, как и все, кто ухаживал за этим пациентом, разделили его отчаяние.
Туннекису было очень плохо, и нам тоже. Но теперь пациент поправляется и чувствует себя хорошо, – продолжал Конвей; – В первые несколько секунд, когда мой атрофированный телепатический орган резко пробудился, мы узнали очень многое друг о друге. Самое важное – то, что телепат не способен мысленно солгать. Психическая инфекция, выражавшаяся в безотчетном страхе и полнейшем отчаянии, которое Туннекис излучал со все нарастающей интенсивностью в последние дни, исчезла после его излечения. Все ее симптомы постепенно пойдут на убыль в отсутствие поступления сигналов тревоги. Туннекис согласился на мое предложение пробыть еще некоторое время в госпитале под наблюдением до полного выздоровления и сказал, что выздоровление наиболее тяжело пострадавших значительно ускорится, если их разместить поближе к нему. Я думал о том, сэр, что поскольку Сердаль пострадал наиболее тяжело и является кандидатом на ваш пост, ему следовало бы предоставить возможность первым пройти курс реабилитации с помощью Туннекиса.
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 79
