— Основания? Это хорошо… Но скажите лучше, чего мне теперь ждать? Похищения? Пули в затылок?
Монк вздохнул снова.
— Борис, вы совершенно напрасно считаете нас какими-то гангстерами. Поверьте, инцидент в вашей квартире — мера непродуманная…
— К тому же безрезультатная, — ехидно добавил Борис.
— Я ничего не знал об этом, а когда узнал…
— Ладно, ладно. Ваши извинения я принял. И дальше что?
— Вернемся к моему предложению. Оно остается в силе.
— В силе, да… Но… Я должен все взвесить.
— В ваших интересах не только согласиться, но и согласиться как можно быстрее.
— Почему?
— Потому что события могут выйти из-под контроля.
— Из-под вашего контроля?
— Борис, десять миллионов долларов — весомый довод.
— Весомый. Но не в одних деньгах дело.
— Почему же не в деньгах? Обладание книгой ничего вам не дает, и более того, представляет для вас угрозу. А избавившись от книги, вы обретаете и деньги, и безопасность. Разве нужны еще дополнительные аргументы?
— Может быть… Нам нужно встретиться и поговорить.
— Назначайте время и место.
— Не сейчас… Я вам перезвоню.
— Хорошо, но не медлите, Борис.
— Альберт Игнатьевич, я хочу, чтобы вы крепко запомнили. Если вы получите книгу, то лишь из моих рук и по моей доброй воле.
— Я думал, мы это обсудили.
— Да. И передайте своим Джеймсам Бондам, если они вздумают снова навестить мою квартиру…
— Борис, как же мне еще…
— Передайте им, что книги здесь все равно нет, но пусть хоть дверь за собой запирают. До свидания.
Борис бросил трубку.
— Ты действительно думаешь продать ему книгу? — спросила Оля.
— Продать? Да что бы я стал делать с его миллионами? Нашла тоже Фрэнка Каупервуда… В нашей стране владеть такими деньжищами куда опаснее, чем любой книгой, хоть и самой колдовской. Но мне очень хочется во всем разобраться. Знаешь, может ведь и так получиться, что отдать книгу Монку — и в самом деле наилучший выход.
— Ты ему веришь?
— В чем?
— В том, что они оставят тебя в покое, пока ты сам…
— Ну… Скорее да, чем нет. Что им мешало подстеречь нас у подъезда, когда мы приехали?
— Да, но они забрались в квартиру!
— Это было раньше. И он сам признался. А зачем бы ему признаваться, если бы…
— Он еще сказал, что нужно спешить.
— Сказал… Но если я не посплю сейчас хотя бы несколько часов, спешить будет уже некому и некуда. Давай спать, Оля… До утра мы все равно ничего не сделаем.
— А утром?
— А утро вечера мудренее…
3.
Несмотря на предельную усталость, ни Борису, ни Оле не удалось выспаться. Обоих преследовали кошмары, оба беспокойно метались в постели, терзая простыни. Рано утром оба уже были на ногах. Борис заваривал крепчайший чай, Оля сооружала нехитрый завтрак из найденных в холодильнике припасов.
— Ты что-нибудь придумал? — она поморщилась, отхлебнув термоядерного чая без сахара.
— Да. Мы едем к Верстовскому.
— К Верстовскому?
—Я рассказывал тебе о нем в поезде.
— А, твой дальний родственник… Выживший из ума старикан?
Борис кивнул. Да, он рассказывал ей… Но не все. Он умолчал о том, что произошло в подвале дома Верстовского.
— Он что-то знает… Правда, сначала он это отрицал, но потом проговорился. Я не стал тогда на него нажимать, потому что… Ну, не стал, и все. А теперь нажму.
— Но он же сумасшедший.
— Возможно, не более сумасшедший, чем мы с тобой.
— Ладно… Едем к нему, если больше некуда. А книга?
— Возьмем ее с собой.
— Ты не боишься возить ее с собой? Ее могут попытаться отобрать. Не Монк, так еще кто-нибудь.
— Я как раз боюсь ее где-нибудь оставить… Вот тогда могут прийти и забрать. Нет, с книгой я не расстанусь.
Вернувшись из кухни в кабинет, Борис извлек книгу из саквояжа и огляделся, ища, во что бы ее завернуть. На глаза ему попался старый номер «Санди Таймс», выпрошенный когда-то у приятеля из-за статьи о «свингующем Лондоне шестидесятых». Борис завернул книгу в газету и положил в полиэтиленовый пакет с ковбоем Мальборо.
— Вот так, — сказал он.
Машина Бориса стояла в маленьком закутке двора, где он обычно ее и оставлял. Похоже было, ее не пытались взламывать или проделали это очень деликатно. Бензина хватало; Борис вставил ключ зажигания в замок, и мотор послушно заурчал.
Дом Верстовского показался Борису еще более чужим в городе, чем в первый раз. Как и тогда, Борис дернул медную ручку звонка, и через несколько минут Верстовский отворил.
— Это снова я, Александр Николаевич, — сказал Борис.
— Вижу, — проскрипел старик далеко не любезным тоном и уставился на Олю. — Кто это с вами?
— Оля Ракитина, — кратко представил ее Борис, не вдаваясь в подробности.
— Я живу отшельником, гостей не слишком жалую… Но раз вы пришли, куда же деваться, проходите.
Верстовский проводил их в знакомую Борису комнату. Все трое уселись на неудобные жесткие стулья, пакет с книгой лежал у Бориса на коленях.
— Зачем вы пришли теперь? — без обиняков спросил старик.
— В прошлый раз, — ответил Борис, — мы говорили о моей семье…
— Вы говорили, — подчеркнул Верстовский. — А я, кажется, дал вам понять, что эта тема мне не очень-то приятна… Не угодно ли домашней настойки?
— Спасибо, нет. Александр Николаевич, я прошу вас рассказать нам все, что вам известно о моей семье.
— Зачем?
— Потому что… Мы должны узнать.
— А вам не приходило в голову, что иногда лучше и не знать чего-то?
— Для кого лучше?
— Для вас.
— Александр Николаевич, из пустого любопытства мы бы сюда не пришли. Это… Очень важно. Я прошу вас. Помогите нам.
Верстовский пристально посмотрел на Бориса, взором неожиданно ясным и проницательным. Некоторое время он молчал, затем перевел дыхание и произнес.
— Что ж, знать — это ваше право… Но хорошо ли вы подумали? Мне осталось недолго, я старик и скоро умру. А вы молодые, и вам дальше жить с этим бременем…
