— Хорошо, — согласился старый колдун, — будь по-твоему. Идем, нам пора.
Они говорили так, словно Павла тут и не было, и Дементьев почувствовал злость — этот старик, будь он трижды ведун, не смеет уводить Анюту, его невенчанную жену, не дав отцу даже толком взглянуть на свою дочь!
— С-стой! — через силу выдавил из себя майор, нашаривая непослушными пальцами кобуру пистолета. — З-застрелю! Не т-тронь ее, стар… ик!
Он сделал еще несколько шагов к деревьям, под которыми стояли ведуны (или это были только их призраки?), но не дошел до опушки.
Фигуры Анны и старого ведуна дрогнули и начали таять легкой дымкой, растворяясь в яркой зелени листвы. Павел Дементьев протянул руки к исчезающим силуэтам, ставшим уже слабо различимыми тенями, но тут земля бросилась ему в лицо, ноги подкосились, и он упал в траву, пахнущую весной и жизнью.
Сознание погасло.
* * *
Проснувшись утром, Павел далеко не сразу сообразил, где находится. Наконец, когда из колышущегося вокруг тумана сформировались знакомые стены, ковры и развешенное на них оружие, он догадался, что лежит в своем доме на колесах.
Голова раскалывалась от боли, во рту скопилась горькая слюна с привкусом желчи, и Дементьеву страстно хотелось или немедленно застрелиться, или вести в дальнейшем только трезвый образ жизни. После довольно продолжительного обдумывания он пришел к выводу, что второй вариант несколько более заманчив, и попытался встать, но попытка не удалась: его мутило.
На слабый зов страдальца тут же явился его бдительный ординарец, окинул майора опытным оком, исчез, но вскоре вернулся и принес полстакана водки. Павел возражал — его тошнило от одного запаха спиртного, — однако ординарец настоял, ссылаясь на народную мудрость, проверенную веками и поколениями и гласившую: «Поможет».
Помогло. Дементьев, пошатываясь, встал, попил чаю, и ему полегчало. Восстановив координацию движений и вновь обретя способность мыслить, Павел потребовал от своих «телохранителей» подробностей своего вчерашнего безобразия, поскольку сам почти ничего не помнил: в памяти образовался зияющий провал.
Солдаты рассказали ему все по порядку — мол, вы встали из-за стола и пошли к лесу. Не доходя опушки, остановились и вроде бы с кем-то разговаривали; потом начали хвататься за кобуру, а затем, вытянув вперед руки и выписывая ногами, извините, кренделя, бросились в чащу, но тут же рухнули наземь и захрапели.
— А мы вас подняли и доставили сюда, в ваши апартаменты, — закончил свой рассказ ординарец.
Павел слушал, и в памяти его всплывали какие-то смутные воспоминания: да, он с кем-то разговаривал, под деревьями и в самом деле кто-то стоял, и встреча с этим «кем-то» была очень важной для майора Павла Дементьева. Он силился припомнить, кто же все-таки это был, и почему это так важно, но воспоминания не поддавались — они ускользали, как меж пальцев вода.
И как сквозь вату, он услышал далекий, еле различимый голос ведуна:
— Ты будешь помнить только то, что тебе можно помнить. Остальное — забудь…
Война кончилась.
Эпилог. Год 1990-й
Автобус был не то чтобы переполнен, но народу хватало. И в последнее время — с началом перестройки со всеми ее прелестями вроде гласности и экономических неурядиц — разговоры в транспорте сменили окраску, приобретая порой характер чуть ли не стихийного митинга. Глядя в окно на огни домов, Павел Михайлович думал о своем и не заметил, когда в автобусе появилась шумная молодежная компания. Нет, парни и девчонки вовсе не вели себя развязно и нагло, а если они и были чуток под хмельком, то именно чуток — для веселья, что называется. Однако говорили ребята громко, и он невольно прислушивался к их разговору. Перипетии студенческой жизни и подробности многочисленных любовных треугольников Павла Михайловича не очень интересовали, — разговор стал частью звукового фона, подобно ворчанью автобусного двигателя, — но тут тема дискуссии неожиданно изменилась: новое поколение волновали не только вечные молодежные проблемы.
— Наш военно-промышленный комплекс… Да ты хоть представляешь, сколько денег пожирает этот монстр? И кому это все надо? Нам и нашим братьям-неграм в развивающихся по социалистическому пути странах? Нам — не надо! Да если бы мы не тратили столько на ракеты и самолеты, мы давно бы… — увлеченно доказывал какой-то парень.
— …жили бы не хуже, чем в Америке, — встрял уверенный девичий голос, — это точно!
— А если война? — возразил пацифисту ломающийся басок. — Ты чем, оглоблей отбиваться будешь, да?
— Да какая война! Кому мы нужны — Америке? Германии? Они вон, помощь нам гуманитарную шлют. Война… Прям, у американских морских пехотинцев другой мечты нет, кроме как пройтись парадом по Невскому проспекту! Весь мир застращали своим железом, а сами сидим с голой задницей на морозе. Ты что, сильно служить рвешься? Только не надо ля-ля про патриотизм и гражданский долг! Мне эта армия — как чайке вытяжной парашют!
— Так чего ж вы тогда с Ленкой мышей не ловите? Склепали бы детеныша на скоротушечку, и все дела — вот тебе и отсрочка! А то уже скоро год, как зря простынки мнете… — взрыв молодого хохота подтвердил позитивное отношение всей честной компании к высказанному парочке (вероятно, молодоженов) предложению.
— Слушайте, а если бы немцы победили? Ну, тогда, в войне? Повесили бы Сталина и построили у нас нормальный капитализм «с человеческим лицом», как наш «минеральный секретарь» говорит. И жили бы мы, как весь мир живет — без бредней о светлом будущем и прочих заморочек…
Сердце кольнуло. Павел Михайлович хотел встать и сказать этим глупым детям — пусть даже считающим себя очень умными и эрудированными — все, что он об этом думает, но передумал. Кому и что он докажет? А выглядеть нелепым и смешным ему совсем не хотелось…
На следующей остановке веселая компания вышла. Провожая взглядом обнявшиеся парочки, Павел Михайлович подумал: «А сколько таких парнишек «выбитого поколения» двадцатых, в котором выжил один из десяти, — из тех, что остались лежать по обочинам моей долгой дороги от Ленинграда до Берлина, — и девчонку-то толком по сеновалу повалять не успели… Ребята-ребята, неужели вы и в самом деле думаете, что немцы пришли к нам тогда только лишь для того, чтобы угостить нас своим баварским пивом? Или что наши нынешние новоявленные «друзья» — победители в «холодной войне» — питают к нам исключительно теплые дружеские чувства? Эх, ребята…»
…Вернувшись домой, он долго смотрел на висевшую на стенном ковре старую шашку с медным темляком, спасшую ему жизнь в мае сорок пятого. И на миг ему вдруг почудилось, что исчезли потертые ножны, а вместо потускневшего узкого лезвия шашки полыхнул ослепительным голубым огнем широкий клинок колдовского Меча из древнего предания.
И тихо прозвучал-прошелестел в его сознании давно забытый голос, который Павел Михайлович Дементьев не слышал с одиннадцатого мая тысяча девятьсот сорок пятого года:
