Не всякая женщина смогла бы устоять на ногах, застав своего возлюбленного в подобном положении. Но знойная казачка Ксюха видала в своей жизни и не такое. Издав рык раненой в сердце львицы, она яростно кинулась в самую гущу полуобнаженных девиц.
— Ах ты, подлый изменник! Я-то думала, его жизни лишают, примчалась на помощь, а он тут развлекается! — Ксюха кинулась на янычара, намереваясь самолично превратить возлюбленного в евнуха.
— Не виноватый я, они сами пришли! — старательно прикрывая то место, за судьбу которого мужчины переживают больше всего, Андрийко проворно вскочил с подушек и принялся носиться по комнате.
— Значит, сами пришли! Сейчас я им покажу, где выход! — Схватив тяжелый золотой поднос, на котором лежали горкой нежно-фиолетовые сливы, казачка вознамерилась огреть одну из гурий по беспутной голове, но, к сожалению, не успела. Девчонки, выйдя из ступора, дружно завизжали и всем скопом навалились на Ксюху, подминая ее под себя вместе с подносом и сливами. Казачка не удержалась на ногах, рухнула на подушки и поняла, что это конец: разгоряченные красотки увлеченно раздирали на ней одежду, осыпали тумаками, а в качестве апофеоза явно предполагали выцарапать глаза и выщипать волосы. Задыхаясь, бедняжка сопротивлялась из последних сил, которых становилось все меньше и меньше.
— Руки прочь от моей Ксаны! — Грозный рев янычара разом перекрыл женский визг.
Прикрывая вышитой подушечкой причинное место, Андрийко свободной рукой принялся растаскивать в разные стороны вошедших в азарт красоток.
— Держись, коханая, я тебя спасу! — вопил он, стряхивая со своей казачки злобно шипящих и кусающихся жительниц гарема. Схватив казачку за высвобожденную руку, Андрийко рывком выдернул ее из кучи-малы и потащил к двери, продолжая отбрыкиваться от особо ретивых преследовательниц. Выпихнув Ксюху в коридор, янычар проворно выскочил следом и, навалившись на тяжелую дверь, заклинил ее снаружи ножкой изящного столика, предусмотрительно захваченного по пути.
Тяжело дыша, любовники прислонились к стене и какое-то время наслаждались злобными воплями, доносящимися из-за двери. Разъяренные женщины колотили руками и ногами, но тяжелые дубовые створки, обитые медью, даже не вздрагивали.
— Прости меня, любимая, я был в безвыходном положении! — виновато пробормотал Андрийко, неловко поеживаясь и переступая босыми ногами.
— Ладно, потом поговорим, — снисходительно усмехнулась казачка, снимая с головы разодранную накидку. — Вот, прикройся пока. Я тебя сейчас спрячу в одном уютном чуланчике, а сама сбегаю за одеждой.
Но осуществить этот план беглецам не удалось. За очередным поворотом они нос к носу столкнулись… с султаном.
— Что это вы тут делаете? — произнес светлейший повелитель, останавливаясь и пристально разглядывая голого мужика и всклокоченную женщину в изодранной одежде.
— А мы тут… заблудились, — пролепетал янычар.
— Ага… потерялись, но уже нашлись, — добавила Ксюха.
— Мы пойдем, а? — предложил Андрийко, преданно заглядывая султану в глаза.
— Ну куда же вы в таком виде пойдете? — удивился тот. — Давайте за мной, я дам вам что-нибудь из одежды.
От подобного заявления казачку с янычаром едва не хватил удар. Однако от предложений султана не отказываются, и они покорно потащились следом за сиятельным владыкой, понимая, что это, скорее всего, последняя прогулка в их жизни.
…Иван Птенчиков трусил на Васькином Горбунке по залитым солнцем улицам Истанбула. Погода установилась наиприятнейшая, и ничто не напоминало о недавних катаклизмах в виде снежных «сугробиков», лежавших на крышах и улицах города. «Бабье лето, — думал Иван, любуясь золотыми листьями, срывающимися с деревьев. — Совсем как у нас в Москве во второй половине сентября». Однако стоило повернуть голову в другую сторону, как взгляд натыкался на какую-нибудь пальму, и становилось ясно, что находишься не в Москве.
Иван направлялся к дому Алишера. У него оставался должок перед жителями славного города Истанбула — данное им некогда обещание, — и учителю совсем не хотелось, чтобы его имя, пусть и вымышленное, склоняли в нелицеприятном контексте.
Почтенный ашджи-баши находился во дворце, но на улице возле его дома царило оживление: всхлипывающая Зульфия провожала в дальний путь многочисленное семейство соседки, к которому за последние дни успела весьма привязаться. Была здесь и ее сестрица, вдова Фатима, с обожаемым сыном, который так и не освоил искусство преодолевать возникающие на пути к облакам крыши, но вспоминал своего Учителя с благодарным трепетом в душе. За Фатимой преданной тенью следовала дочь престарелого гончара, которого добрая женщина приютила под своим кровом. Впрочем, взгляды юной красавицы, которые не могла скрыть даже плотная паранджа, предназначались в основном не вдове, а ее могучему сыну. Птенчиков увидел и жену разорившегося купца, и семейство излишне азартного чеканщика, и множество других жителей Истанбула — от бывших богачей, привыкших к роскоши и достатку, до скромных тружеников, считающих каждую попавшую в их руки монетку великой милостью Аллаха. Всех их сплотила общая беда и та надежда на избавление от злобных демонов, терзающих город, которую подарил в памятную ночь удивительный бухарец Хасан.
— Приветствую вас, благородные жители Истанбула! — весело окликнул Иван собравшуюся толпу, спрыгивая с Горбунка на устланную шуршащими листьями дорогу. — Да пошлет Аллах мир и любовь в ваши сердца!
— И тебе благоденствия, — вяло откликнулись собравшиеся, слишком занятые трогательной процедурой прощания. Разумеется, полежавшего в Реабилитационном центре Птенчикова никто не узнал.
— Братец Хасан просил передать вам привет и сказать, что он никогда не забывает своих обещаний, — громко продолжил Иван. Толпа мигом всколыхнулась — на мэтра обратились десятки взволнованных глаз:
— Где он?
— Не попал ли в беду?
— Так, говоришь, ты его брат?
Иван едва успевал отвечать:
— Он жив-здоров, но вынужден был покинуть Истанбул по семейным обстоятельствам. А чтобы не обмануть ваших ожиданий, попросил меня закончить начатое им дело, расквитаться с вашими обидчиками и уничтожить стамбульские казино на корню. Словом, знайте: закладывать имущество, расставаться с домами и идти в рабство никому больше не придется. Все ваши долги скоро будут аннулированы.
— Да как же это? — заголосили боящиеся поверить неожиданному счастью горожане.
— Следите за выпусками последних известий, — таинственно улыбнулся Птенчиков и вскочил на Горбунка.
— Имя! Скажи нам свое имя, чтобы мы могли денно и нощно возносить молитвы Аллаху за твое поистине бесценное здоровье! — раздались благодарные голоса.
— Какая разница? — откликнулся Иван, пуская Горбунка тряской рысью. — Зовите меня… Синдбад-мореход!
Он поддал шенкелей и исчез за поворотом. Толпа перед домом Алишера замерла в благоговейном молчании.
