Тревожно замигали красные лампы. Раздался зудящий звук, похожий на стоны раненой собаки, разделенные правильными промежутками… Вверху засиял свет. Луч, украдкой проникший в подземелье, превратился в подобие водопада, летящего сквозь радужные витражи сознания. Крышка шахты, способная выдержать прямое попадание авиационной бомбы, отодвигалась в сторону…
— Три минуты до старта! Общая эвакуация! — объявил искаженный голос из динамика.
Адам вздрогнул от неожиданности, но не воспринял смысла сообщения. Он не отрываясь смотрел, как в панике разбегаются братья. Однако «паническое бегство» отличалось удивительной слаженностью. На самом деле все было отрепетировано десятки раз — начался главный ритуал в их жизни, похожей на кошмар. То, что мечтал увидеть каждый. То, ради чего жили и умирали в пытках предыдущие поколения…
Двойной запас времени и включенные после длительного перерыва лифты служили гарантией того, что ни один человек не пострадает. Кто-то потянул Адама за рукав. Он повернул голову. Человек в светоотражающем комбинезоне с эмблемой в виде скрещенных револьвера и розы показывал вверх. Его лицо было настороженным. И старик знал, что причина этому — не угроза жизни. Причина — в нем самом, в медиуме, который не должен был вернуться. Любые странности в его поведении монахи имели право истолковать в свете того, что он побывал в городе. Только сейчас до Адама дошло, что его могли убить те, кто посылал туда Мицара и сопровождающего гида, — просто чтобы не рисковать самым дорогим, что у них осталось…
* * *
Когда Куколка стартовала, Адам уже был на поверхности, на безопасном расстоянии от шахты, и с ужасом ощутил дрожь земли.
Вниз ударила разрушительная струя, разбудившая наконец застывшее подземелье. Ствол выгорел полностью. Горизонтальный туннель обрушился, похоронив железнодорожную ветку и платформу, на которой перевозили контейнер с ракетой.
Высокочастотная вибрация пронизывала все вокруг. Она передавалась телу, сердцу, мозгу. Казалось, вот-вот рассыплется рыхлый ком, слепленный из глины и праха…
Вначале Куколка поднималась неправдоподобно медленно, прорывая невидимую сеть тяготения; затем, по мере освобождения, рванулась вверх, будто огненный палец, легко проткнувший ветхую ткань облаков, и устремилась в скрытую за ними пустоту…
Монахам оставалось только ждать. Не в первый раз на весах были жизнь и смерть, но, возможно, в последний. Счастливая жизнь; мучительная смерть. Или наоборот — полная страданий жизнь; приносящая облегчение смерть. Все зависело от исправности Терминала и самой Куколки — как когда-то все зависело от подлинности Грааля…
Несколько минут, вобравшие в себя историю. Старику они показались не такими уж долгими. «Нет истории, кроме истории души». Его душа трепыхалась вне времени, пока Куколка совершала свой полет по направлению к Ангелу и не настигла того на стационарной орбите.
Эпилог
Народ, сидящий во тьме, увидел свет великий, и сидящим в стране и тени смертной воссиял свет.
Матфей 4:16
Адам Тодт сидел, смотрел в небо и ждал, что же будет. Лучевая болезнь еще не досаждала ему. Во время схватки клона и Дьякона он получил небольшую дозу.
Его переполняли чистая безадресная любовь, тоска и бесконечное сожаление. Наконец-то он примирился с собой. Теперь он любил все сущее, даже дождевых червей и прокаженных. Теперь — когда так близок решающий момент. Может быть, он опоздал со своей любовью?..
Произнесенные кем-то из монахов слова «расчетное время встречи» не выходили у него из головы. Возможно, они означали нечто большее, чем точку на бесконечной прямой. Возможно, это была точка обрыва. И значит, он присутствовал на последнем свидании с миром.
Его окружал вполне привычный пейзаж: подернутые голубоватой дымкой горы на горизонте, пятна оазисов, темная цепочка, обозначавшая караван, облака, сквозь которые пробивалось солнце. На фоне облаков парили птицы, как и тысячи лет назад…
А солнце отныне светило всегда и везде — даже в самой глубокой тьме. Невидимое, животворящее солнце полуночи… Адам поклонялся ему; он был лучом, посланным в вечность, которому не суждено угаснуть, но не суждено и вернуться в сияющее лоно. И он ощущал себя одной из бесчисленных и бесконечных золотых нитей, из которых сотканы узоры иллюзий — порой невыразимо сладостных и прекрасных, иногда уродливых, болезненных и ужасных, — но неизбежно обреченных на разрушение.
Сейчас старик видел признаки, следы, отпечатки жизни даже в мертвых камнях. Жизнь витала повсюду, словно некая неуловимая субстанция, эфирный ветер, что пронизывает материю и наполняет лишь бесплотные паруса угасающего сознания…
* * *
(Он немного грезил наяву.
Уродливые, пожирающие листья гусеницы рано или поздно превращались в прекрасных бабочек, и те упархивали в обретенный простор. Стадия куколки могла быть исчезающе кратковременной или, наоборот, — длиться невыносимо долго. Но что сама куколка знает о грядущем изменении? У Тодта была слабая надежда, что и его кокон порвется.
«Оставь погибающее дерево, перестань жрать листья! — сказал ему Ангел. — И я дам тебе свет, нектар, свободу… Твое тело — обреченная гусеница, но твоя душа — вечная бабочка. Матрица — всего лишь новая форма существования. Смерти нет, счастливый ребенок. Лети!.. Лети!!!»
Весь мир был куколкой, застигнутой накануне непостижимой трансформации…)
* * *
По ту сторону облачной пелены вспыхнула новая звезда.
Конец света оказался немного растянутым. Поэтому Адам стал свидетелем того, как все произошло.
* * *
Первыми исчезли птицы…
Февраль 1998 г. — май 1999 г.
