— Когда мы входим в лифт, чтобы ехать в лабораторию, — припомнил Брюс, — на табло горит цифра «восемнадцать». Из комнаты к лифту — налево, мимо шести дверей. Возле лифта кадка с уродской диффенбахией. А когда приезжаем к доктору Ванну, там «два». Как оно расположено в реале относительно станции, я понятия не имею. Хоть крошки за собой сыпь, по здесь это не поможет.
— Случайностей быть не должно: на действия внутри комплекса и ликвидацию неожиданных помех у нас только один Норм, не стоит рассчитывать, что парень вытащит нас из каждой задницы, куда у нас достанет счастья провалиться. Тем более... в этом чертовом осином гнезде им найдется что противопоставить ему на его уровне. В операции задействовано много народу, но все пойдет прахом, если ты сглупишь. Понял, рядовой?
Этим голосом он, верно, отдавал приказы своей эскадрилье.
— Так точно. Пап...
— Как там тот... ну, второй?
— Замолчал. Так или иначе, там все кончено.
— Это не должно тебя беспокоить.
— То есть как это? И должно, и беспокоит. Я и человек, и мужчина, и Эстергази, между всяким прочим! Если ты меня настолько не уважаешь, фигли было лезть спасать.
— Есть цыц. Только без инициативы все равно не получится. Ничто никогда не идет по плану.
Назгул вздохнул, теперь раздраженно.
— Тогда обговорим ее пределы. Есть у доктора запас твоих проб?
— Угу, в холодильнике.
— Достану. Что с ними сделать?
— Сунуть в микроволновку, чтобы не достались врагам. Сделаешь?
Брюс пожал плечами: задание выглядело пустяковым, из разряда «займи дурака, чтоб под ногами не путался».
— Это важно, — сказал Назгул. — Это наши гены, мои и матери. И твои. Никто не должен их использовать без нашего ведома. Пока мы контролируем свои гены, мы — семья.
* * *
Из двух частей мы состоим,
не равных в весе и значении:
из тела, духа — а мученье
дано в противоборстве им.
Но расстается тело с духом,
когда земля нам станет пухом...
А. Дольский. «Баллада о душе и теле»
— Получилось? — спросил доктор Спиро, глядя на линию осциллографа, прямую, не прерываемую ни единым импульсом.
— Тебе лучше знать, — сдержанно отозвался доктор Ванн.
— Ну... из всего, что мы о них знаем, я с уверенностью взялся бы утверждать, что его тут нет.
Дрожащими от возбуждения руками он принялся лепить датчики на слиток никеля, выложенный рядом на лабораторный столик, нервно косясь при этом на осциллограф.
Ни единого всплеска. Ничего.
— Из того, что ты рассказал мне, Спиро, явствует, что и здесь его нет.
— Где же он тогда?
— Это ты мне расскажи. А я, так и быть, обязуюсь вывернуть карманы.
Спиро передвинул слиток и зачем-то заглянул под стол, словно беглая душа могла там скорчиться.
— Предполагается, что он переброшен сюда. — Он поковырял пальцем слиток.
— Кем предполагается?
— Ну... радиусом действия поля. Родственной субстанцией...
— А может, ты его убил?
— Он уже мертв. Не глупи, Ванн. Суть феномена Назгула в том, что душа бессмертна. Она может быть или здесь...
— ...или еще где-то.
— Смешно тебе?
— Не больше, чем было бы тебе в подобной ситуации. Что там у тебя с радиусом действия поля?
— А что у меня с радиусом?
— Как действует эта штука? Причиняет ему невыносимые муки?
— Ох, Ванн, ну и ассоциации у тебя! Чему там болеть? У него пет нервов. Рассматривай это как своего рода экзорцизм, не более...
Доктор Ванн покрутил головой, хотя казалось, что он с большим удовольствием покрутил бы у виска пальцем.
— А что изменилось бы, если б он угодил в этот твой слиток? В радиусе действия поля что на что он, прости, меняет? На его месте я рванул бы куда подальше.
Спиро выглянул за ширму, Норм встретил его непонимающим взглядом. Души нигде не было видно.
— И ты учти еще, — добавил доктор Ванн, — меня никто пока не убедил, что там вообще что-то было.
— Мы сделали что-то другое, — пробормотал Спиро. — Зиглиндиане перемещали душу пилота посредством полного разрушения первичного носителя. Варварски. Не оставляя ей выбора. Мы его выгнали. Что из этого?
— Если бы я был поклонником литературы определенного сорта, Спиро, — ухмыляясь, сказал Ванн, — я бы предположил, что ты предоставил ему выбор. Теперь он может быть где угодно... в пределах станции. Это ведь запостулировано: души через вакуум не летают. Ты представляешь себе последствия?
Спиро неуверенно засмеялся:
— Тебя, Ванн, по ночам не обступают призраки твоих гомункулусов? Среди них наверняка найдутся невинно убиенные?
— Нет-нет, у меня все убого и материально. Нейронная сеть, гены, импульсы... На душу я не посягаю. У всякого своя карма, у клопа карма быть созданным под заказ. Меня, в общем, вполне устроило бы, если бы у них вовсе не было души. И честное слово, Спиро, для нашего общего спокойствия было бы гораздо лучше, если бы ты сегодня опроверг тезис о бессмертии души. На его месте, если б ты меня мучил, я бы перекинулся гайкой да и укатился в первую вентиляцию. У тебя ничего не падало, не помнишь?
Они замолчали, непроизвольно прислушиваясь. Потрескивал озонированный воздух, гудели трубки освещения. Одна из них, на той стороне, мигала, словно у нее был нервный тик.
— Тот, второй, — тоже ведь пирожок с начинкой, да, Спиро?
— Да, но там задача принципиально иная. Это был наш грант, а тот — сторонний. Заказчик не позволит использовать образец иначе, чем это предписано контрактом. Вон дундук сидит, караулит — не обойдешь.
— А может, и не надо? Спиро, Спиро, а если и этот спит и видит, как смыться? И вот еще. Ты думал, что они могут быть заодно?
Дневное освещение лабораторного ангара было погашено, капоты Назгула опечатаны на ночь. Техники ушли, и стало очень пусто и тихо. Только раздражающе потрескивала дальняя лампа, которую днем за рабочими шумами, шагами, разговорами было почти не слышно.
— Биллем, а Биллем? — В голосе Назгула сосредоточилась вся язвительная сладость мира. — Отзовись! Ты же понимаешь, дружище, как нам всем интересно то, что ты сделал. Куда ты делся, Второй? А главное — как? Эй! Я, между прочим, не думаю, что ты далеко ушел. Не дальше вакуума, как справедливо заметили доктора.
