Когда он наливал в кипятильник воду и насыпал в фильтр три ложки молотого кофе, его руки дрожали. Тем не менее хаос в его мыслях постепенно улегся. По всей видимости, он правильно сделал, занявшись приготовлением кофе: ему должно было хватить этих двух-трех минут, чтобы прийти в себя.
Первым делом нужно было подавить в себе панику — его теперешнее состояние можно было охарактеризовать именно этим словом. Быть может, это была какая-то тихая паника и в этом состоянии он не вопил что есть мочи и не бегал, как перепуганная курица, туда-сюда, но, несмотря на это, испытывал холодящий душу ужас. Он лихорадочно размышлял, но так и не смог прийти к какому-то разумному решению, а потому просто не знал, что ему сейчас следует предпринять.
При этом он, безусловно, должен быть готов к тому, что может произойти. Возможно, не очень скоро и без каких-то жутких катаклизмов, но что-то все же произойдет. Вообще, с их стороны было глупо рассчитывать на то, что им удастся вот так просто забрать ребенка из чужой страны и оставить его у себя, как приблудившегося котенка.
Дожидаясь, пока закипит вода, он тихонько подошел к двери в жилую комнату. Выходя в кухню, он прикрыл ее за собой, однако оставил небольшую щель, чтобы можно было понаблюдать за гостьей незаметно для нее. Впрочем, ничего особенного он не увидел: Соня неподвижно сидела на кушетке, положив руки на колени. Эта поза не только говорила о том, что она чувствует себя не в своей тарелке, но и вообще казалась абсолютно для нее неестественной.
Штефан снова невольно залюбовался красотой этой девушки. Быть может, слово «красота» было не совсем подходящим, поскольку, если быть объективным, Соня не совсем соответствовала общепринятым канонам красоты. Эта девушка обладала… экзотической красотой, от которой Штефану становилось не по себе.
С трудом отогнав от себя эти мысли, он попытался сконцентрироваться на более насущных проблемах, например на том, как ему дальше реагировать на ее вторжение.
Послышался зуммер кофеварки. Штефан подошел к ней, вылил вскипевшую воду в фильтр и, дожидаясь, когда вода просочится через него, поставил на поднос чашки, сахарницу и кувшинчик с молоком. Он делал это гораздо тщательнее, чем обычно, как будто надеялся, что эти тривиальные хлопоты помогут ему вернуть свою взбудораженную психику в обычное состояние.
— Долго ты возился! — воскликнула Соня, когда он наконец вернулся в комнату и стал переставлять посуду с подноса на стол.
Штефан проигнорировал ее слова, налил кофе себе и ей и, присев к столу, взял свою чашку и сказал:
— Итак, вы утверждаете, что приходитесь этой девочке сестрой. Надеюсь, вы можете это чем-то доказать?
— Доказать? — Соня часто заморгала и слегка наклонила голову набок.
Штефан, отхлебнув из своей чашки, обжег кончик языка и губы и невольно поморщился.
— Надеюсь, у вас есть с собой какие-нибудь документы, удостоверяющие вашу личность? К примеру, паспорт.
Соня отрицательно покачала головой.
— У вас придают такое большое значение документам… Но в них нет никакой необходимости. Когда вы забирали с собой Лидию, у нее разве были документы?
— Нет, — спокойно ответил Штефан. Он уже полностью пришел в себя. Быть может, его выбила из колеи необычная внешность Сони и ее еще более необычное поведение. Но Соня уже лишилась преимущества, полученного благодаря неожиданности ее появления, и Штефан, почувствовав, как к нему постепенно возвращается уверенность в себе, попытался перехватить инициативу. — Однако в них тогда действительно не было необходимости. Мы обнаружили ребенка, которому явно угрожала смертельная опасность. В подобных ситуациях обычно даже и не вспоминают о каких-то там документах.
На короткий миг в глазах Сони вспыхнул гнев, и Штефан мысленно поздравил себя с еще одним выигранным раундом. Ему, безусловно, пока удавалось направлять разговор в нужное русло. При этом он чувствовал себя сильнее Сони, и она, конечно же, это ощутила. Штефан заметил, что она хотела сказать что-то резкое, но в последний момент передумала и, промолчав, потянулась к своей чашке. А еще Штефан очень удивился, увидев, что она, не моргнув и глазом, одним глотком выпила горячий кофе, который только что обжег Штефану язык и губы.
— Вам все это только показалось, — наконец произнесла Соня. — Впрочем, я не стану тебя упрекать. Вы ничего не знаете об обычаях и традициях нашей страны. Все, что произошло, — лишь недоразумение.
Ей на руку упала капля кофе. Она тут же слизнула ее языком.
— Неужели? — спросил Штефан. — И вы это называете недоразумением? Или в вашей стране вполне нормально бросать трехлетнего ребенка голышом посреди леса зимой?
— Я уже сказала, что это было недоразумение, — настаивала на своем Соня. Штефан почувствовал, что теперь они поменялись ролями и соответствующим образом изменилось и их настроение. Выражение лица у Сони стало совсем другим, хотя Штефан вряд ли смог бы выразить произошедшую в ней перемену словами. — Мы здесь не для того, чтобы…
— Мы? — перебил ее Штефан.
— Я и мои братья. Те самые, которых ты, похоже, так боишься.
— Никого я не боюсь! — соврал Штефан.
— А у тебя и нет оснований их бояться. Скажи мне, где Лидия, и мы уедем.
Штефан рассмеялся.
— Вы что, с ума сошли? Уж этого я точно не сделаю.
— Мы смогли бы тебя заставить.
— Может, и смогли бы, — признал Штефан, снова почувствовав, как в нем начинает нарастать паника, но он сумел сохранить внешнее спокойствие. — Однако это ничего не изменит. Ребенок находится не у нас. Если вы хотите забрать Еву, вам нужно обратиться в соответствующие инстанции. Впрочем, вы туда и так уже обратились, да?
Штефан впился взглядом в лицо Сони, пытаясь по ее реакции угадать ее мысли. Однако, если он и огорошил ее последними словами, она, тем не менее, не подала и виду.
— Зачем ты все так усложняешь? — спросила Соня. — Лидия — моя сестра. Она принадлежит нашей семье, а не вам. Здесь ей будет плохо.
— Тогда поведайте мне, пожалуйста, почему ее семья решила обречь ее на верную смерть? — резко сказал Штефан. — Если бы мы с Ребеккой появились хотя бы на пять минут позже, она была бы уже мертва.
— Ничего подобного! Волки ничего бы ей не сделали.
— Тогда она погибла бы от холода. — Голос Штефана стал еще более резким. — Мне больше даже не хочется обсуждать эту тему. Сообщите мне хотя бы одну вразумительную причину, почему я должен отдать Еву людям, которые явно обрекли ее на верную смерть или даже пытались убить таким образом. По крайней мере, они бросили ее на произвол судьбы, чтобы не марать свои руки.
Штефан не случайно произнес именно эти слова: он не хотел, чтобы Соня действительно поняла, что он имеет в виду, и пытался запутать ее, вынуждая совершить какой-нибудь промах. Штефан в мыслях уже пожалел о том, что не додумался незаметно включить диктофон, чтобы записать разговор, — такая запись, наверное, вызвала бы самый живой интерес у Дорна.