* * *
Ари Шамрон сел за маленький стол на кухне, пока Габриель варил свежий кофе.
– А ты и в самом деле начинаешь выглядеть как прежде.
– Вы всегда хорошо умели врать.
– Со временем одутловатость пройдет. Ты помнишь Баруха, как его избили до того, как мы сумели вытащить его оттуда? После двух-трех месяцев он выглядел почти как прежде.
– Для начала Барух всегда был некрасив.
– Это правда. Ты был красавчиком. А вот я – я бы пережил избиение. Может, даже стал бы лучше выглядеть.
– Я уверен, что могу найти несколько горящих нетерпением добровольцев.
Лицо Шамрона превратилось в железную маску. На секунду он стал казаться не усталым стариком, а скорее воином-сабра, который тридцать лет назад вытащил Габриеля из Бетсальельской школы искусств.
– Они бы выглядели хуже тебя, когда бы я с ними покончил.
Габриель сел и налил им обоим кофе.
– Мы сумели удержать все это в тайне?
– Ходили слухи на бульваре Царя Саула – слухи о необъяснимых передвижениях персонала и странных расходах, произведенных в Венеции и Цюрихе. Эти слухи каким-то образом дошли до кабинета премьер-министра.
– Так он знает?
– Подозревает и доволен. Говорит, что если это правда, то он не хочет ее знать.
– А картины?
– Мы втихую работаем с несколькими агентствами по возвращению произведений искусства и с американским министерством юстиции. Из шестнадцати картин, которые ты обнаружил в сейфе Рольфе, девять возвращены наследникам их законных владельцев, включая ту, что принадлежала отцу Джулиана.
– А остальные?
– Они останутся в Музее Израиля, как того хотел Рольфе, пока не найдутся их владельцы. Если таковые не найдутся, картины будут висеть там всегда.
– А как Анна?
– Мы по-прежнему охраняем ее. Рами просто сходит с ума. Говорит, что сотворит что угодно, лишь бы уйти из команды. Он готов добровольно включиться в патрульную службу в Газе.
– Есть угроза?
– Пока – нет.
– Сколько же мы должны держать ее под нашей защитой?
– Так долго, как ты хочешь. Это была твоя операция. Решение за тобой.
– По крайней мере год.
– Согласен. – Шамрон налил себе кофе в чашку и закурил одну из своих вонючих турецких сигарет. – Ты знаешь, на будущей неделе она приезжает в Англию. Выступление в Альберт-Холле. Это последняя остановка в ее турне.
– Я знаю, Ари. Я ведь тоже могу читать газеты.
– Она попросила меня передать тебе это. – Он положил на стол маленький конверт. – Это билет на ее выступление. Она просила тебя зайти после концерта за сцену, чтобы поздороваться.
– Я сейчас еще не закончил одну реставрацию.
– Себя или картины?
– Картины.
– Устрой перерыв.
– У меня нет времени, чтобы поехать сейчас в Лондон.
– Принц Уэльский выбирает время, чтобы присутствовать на ее концерте, а ты слишком занят.
– Да.
– Я никогда не пойму, почему ты даешь красивым талантливым женщинам проскользнуть мимо твоих пальцев.
– А кто сказал, что я намерен это сделать?
– Ты думаешь, она вечно станет ждать?
– Нет, но до тех пор, пока у меня не опадет отечность.
Шамрон жестом толстой руки отмел это заявление.
– Ты используешь свое лицо в качестве удобного объяснения, чтобы не видеть ее. Но я-то знаю подлинную причину. Жизнь дана, чтобы жить, Габриель, а эта приятная маленькая тюрьма, которую ты сотворил для себя, – не жизнь. Пора тебе перестать винить себя за то, что произошло в Вене. Если тебе необходимо кого-то винить, вини меня.
– Я не поеду в Лондон в таком виде.
– Если ты не поедешь в Лондон, ты позволишь мне сделать другое предложение?
Габриель с раздражением издал долгий вздох. Больше сопротивляться он уже не мог.
– Я слушаю, – сказал он.
49
Корсика
В тот же день Англичанин пригласил Антона Орсати на свою виллу на ленч. Дул сильный ветер и было холодно – слишком холодно, чтобы есть на террасе, так что они ели за кухонным столом и обсуждали относительно срочные проблемы, связанные с компанией. Дон Орсати только что выиграл контракт на поставку масла двум десяткам бистро, разбросанных от Ниццы до Нормандии. Теперь одна американская экспортно-импортная компания захотела включить масло в число продуктов, продаваемых в специализированных магазинах в Соединенных Штатах. Спрос начинал превышать поставки. Орсати требовалось больше земли и больше деревьев. Но будут ли плоды удовлетворять его высоким требованиям? Не пострадает ли качество от расширения? Этот вопрос они и обсуждали во время еды.
После ленча они уселись у огня в гостиной, потягивая красное вино из глиняного кувшина. Вот тогда-то Англичанин и признался, что поступил не по чести в деле Рольфе.
Орсати подлил себе вина и улыбнулся.
– Когда синьядора рассказала мне, что ты вернулся из Венеции без своего талисмана, я понял: произошло что-то необычное. Кстати, что с ним случилось?
– Я отдал его Анне Рольфе.
– Каким образом?
Англичанин рассказал. На Орсати это произвело впечатление.
– Должен сказать, ты выиграл по очкам. Как ты сумел достать блейзер?
– Одолжил его у охранника в Скоуле.
– А с ним что произошло?
Англичанин уставился в огонь.
Орсати пробормотал:
– Бедняга.
– Я сначала попросил у него.
– Вопрос: почему? Почему ты не оправдал моего доверия, Кристофер? Разве я плохо к тебе относился?
Англичанин поставил пленку, которую он забрал у Эмиля Якоби в Лионе. Затем он дал Орсати материал, подготовленный им на основе собственного расследования, и ушел на кухню мыть посуду после ленча. Корсиканец читал медленно, как умел.
Когда Англичанин вернулся, Орсати заканчивал чтение. Он закрыл папку, и его черные глаза остановились на Англичанине.
– Профессор Якоби был очень хорошим человеком, но нам платят за то, чтобы мы убивали людей. Если мы все время будем ломать голову над тем, где добро, а где зло, мы никогда никакой работы не выполним.
– Разве так ваш отец вел свое дело? И его отец? И его?
Орсати нацелил толстый указательный палец на лицо Англичанина.
– Моя семья тебя не касается, Кристофер. Ты работаешь на меня. Никогда этого не забывай.
Орсати впервые так разозлился на него.
