что никакое другое духовное движение человечества не оказало в такой степени влияние на осложнение других истинных панобразований в Старом Свете, как распространение ислама вблизи пояса пустынь Старого Света и в районах искусственного орошения на его окраинах, через все без исключения переходные зоны (Landbrucken) между пан-Азией, пан-Европой и пан-Африкой. Другими культурно-политическими разрушителями панскрижалей являются эллинизм, культура Гандхары[814] и индо-серийская культура; миграции малайцев, «бродячих людей» (orang malaiu)[815], которые «при самой малой численности оказывали огромнейшее влияние» (Ратцель); нарушителями, опирающимися на силу, были талассийские, средиземноморские имперские образования римлян, океанские – иберов [испанцев и португальцев], голландцев, французов и британцев, по мощи и экономической политике втиснувшийся между Азией и Европой Советский Союз.
Разрушительно по отношению к идеям организации частей Света или континентов в традиционном понимании неоднократно действовали и такие части создаваемого пространства, которые на основе имперского мышления выросли в более крупные связности. Так случилось, когда первоначально прибрежные образования, как старая Генуя или Венеция, вышли в море и вовлекли окраинные острова Леванта[816], отделившиеся прибрежные полосы в государственные образования, чье попечительство, как нередко было с венецианским, быстро принесло европейцам худую славу (что уже испытала и Англия со своим японским союзом[817]); или когда более чем близкое к внешнему завершению паниндийское пространственное образование Восточной и Южной Африки, которое виделось как Индийская Америка и мечтам о котором предавалось полмиллиона переселившихся туда индийцев, было втянуто в тихоокеанский и австрало-азиатский островной мир.
Разрушающе действовало также преходящее имперское образование царской России на северном побережье Тихого океана, которая стремилась превратить Окраинное море (Берингово море) в закрытое русское море – в «mare clausum» и еще в первой трети XIX в., дабы преградить англосаксам доступ к тихоокеанскому побережью Северной Америки, заключила с испанской Южной и Центральной Америкой договоры, которые перекрывали Золотые ворота Сан-Франциско[818]. Итак, новым является в действительности транстихоокеанская позиция США, позиция «primus inter pares»[819], первого среди партнеров, лишь с большим трудом поддерживающих видимость равенства на самом большом океане! Своеобразие этой позиции мы докажем при последующем рассмотрении морских панидей. Сейчас же ограничимся констатацией, что проникновение финикийцев в западную часть Средиземного моря воспринималось, само собой разумеется, как разрушение строгого разграничения между Азией, Европой и Африкой, как и последующее наступление эллинов в Азию, римлян – в Азию и Африку в противоположном смысле; разрушителями строгого деления на части Света явились и следовавшие один за другим чужеземные «покорители Индийского океана» (Баллард), и преодолевшие тихоокеанские просторы Бальбоа, Магеллан, Кук, Перри[820] и многие другие. Они помогли подготовить разумное образование Пан-тихоокеанского союза, которое ныне угрожает подорвать панамериканские, как и паназиатские, интересы, австралийские желания обособления и великокитайские, паниндийские и великояпонские или малайские идеи в равной мере. Разрушителями скрижалей с паннадписями традиционного стиля являлись также – и это само собой понятно – великие трансконтинентальные переселения и военные экспедиции, оставлявшие за собой в некотором роде долговременные последствия, вызывавшие, правда в отдаленной перспективе, действия зачастую совершенно иных сил, чем те, что были призваны ими вначале.
Все же совсем нелегко в отдельных симптомах – описанных как великое переселение народов – кочевых перемещений в Старом Свете с амплитудой от Великой Китайской стены до наскальных рисунков в Северной и Западной Европе и южноафриканских стенных росписей – распознать совокупность. Однако уже именно от этих переселений отпочковывается серия контактного метаморфоза и передвижений, коими насыщены Европа, Старый Свет. Поход Александра[821] и нашествие монголов выступали, с одной стороны, носителями пандвижений, а с другой – в еще большей степени разрушителями панобразований, и далеко не в единственном смысле. В конце концов первые письмена пантихоокеанского региона (Umrandung) – на нечеткие следы которых напали интеллектуалы, такие, как Гриффит Тейлор, Фробениус, Фридеричи, Заппер[822] и другие, – были принесены палеоазиатами из Северо-Восточной Азии – от пещерных форм тихоокеанского американского побережья до культуры майя, ацтеков и кишуа; следы, с которыми встретились, вероятно, по другую сторону островной дуги (Inselwolken) с последней промежуточной высадкой на острове Пасхи малайцы и полинезийцы и жители Юго-Восточной Азии.
Кажется почти чудом, что, несмотря на очень сильный натиск и ломку правил, представление о частях Света в традиционном стиле могло удерживаться так долго как основание для формирования панидей, как и то, что оно то тут, то там распадалось под мощным толчком и осколки или части пространств отчуждались тем или иным наднациональным имперским образованием. Такие утраченные части территорий, вроде бы мимолетно отделенные от части Света, порой отторгались в полном смысле слова на сотни и тысячи лет. Возврат к прежней окружающей среде им часто приходилось оплачивать наступлением упадка и краха, как пережили это Александрия, Циндао и как еще предстоит испытать Сингапуру или Шанхаю. Такую же участь разделили даже центральные ландшафты и их деловые центры – Афины, Дели или Рим.
Кого из знатоков жизни удивит, что в наступлении (im Aufkommen), в первом ударе нарушители гибких естественных порядков, которые кажутся прочно стоящими на Земле и в пространстве, временно, in statu nascendi[823], оказываются сильнее, чем сопротивляющиеся, стремящиеся лишь удержать существующее? Только во временной протяженности геополитический фактор доминирует над бурным желанием, сводит средний уровень к средней норме, ибо «крайности не продлевают вид, породу, расу» (Челлен).
Для способности панпорядков поддерживать новые пространственные законы, которые в первую очередь разрушают старые, решающее значение имеет, обладают они или нет пространственным инстинктом, биологическим умением приспосабливаться. В этом направлении удивительно то, что чисто духовные пан-движения, например великие мировые религии, полагались в этой сфере на благоразумие, как обдуманно вели себя они по отношению к сугубо насильственным движениям, народным волнениям или даже «с военной точки зрения из рук вон плохо руководившемуся предприятию всемирной истории» – крестовым походам[824]а.
Как рассудительно и гибко принимает в расчет возникшая в Передней Азии, сложившаяся в Средиземноморье традиция христианства климатические условия северогерманцев и их представления о разделении политических пространств! Насколько податливой к изменениям показала себя буддийская панидея в своем продвижении, с одной стороны, по ландшафту Центральной Азии по пути Махаяны[825], а с другой – по прибрежным морским путям учения Хинаяны[826], что точно раскрывает доктор Вюст в своем исследовании ламаизма как формы культа ландшафта Центральной Азии. Как отчетливо прослеживаются прежде всего при зарождении и распространении пандвижения ислама отдельные фазы и повороты, при которых бурно выраженные паузы необходимого пространственного приспособления сменяются волевыми импульсами движения вперед (Weitertragen) сквозь преграды естественных пространств. Очень немногие пандвижения, как ислам – так называемая религия
