когда мамѣ осталось такъ мало жить! Сначала ей дали измучить себя, а потомъ передъ смертью сдѣлаютъ ее богатой».
Иногда ей хотѣлось быть очень богатой, чтобы освободить всѣхъ, кто моритъ себя работой, дать имъ свободно вздохнуть, а себѣ оставить столько, чтобы не быть жертвой.
«Je ne veux pas être exploitée!»[41] восклицала про себя дѣвочка въ концѣ такихъ разсужденій.
И въ эту ночь, засыпая, она страстно хотѣла разбогатѣть, чтобы созвать консиліумъ изъ всѣхъ знаменитыхъ докторовъ, спасти маму и Сашу Чернокопытова… Съ этой мечтой она и заснула.
Полуночныя думы Катерины Николаевны были иного рода. Когда Борщовъ приблизился къ кровати, она притворилась спящей, но не могла заснуть до ранняго утра. Никогда еще она не испытывала такого недовольства собою. Въ самыя трудныя минуты, передъ разрывомъ съ Александромъ Дмитріевичемъ, ей было легче. Тогда кипѣло въ груди ея иное недовольство. Она искала выхода изъ духоты, куда ее втиснула жизнь, и готовилась къ дѣйствительной борьбѣ. А теперь ей ужь больше нечего искать и не съ кѣмъ бороться.
«Я счастлива, писала она сегодня Александру Дмитріевичу, — какъ только можетъ быть счастлива женщина, сознательно живущая».
Какъ противна казалась ей теперь эта фраза и какъ мало она дышала счастіемъ! Но переписывать письмо Катерина Николаевна не хотѣла: оно лежало въ ея письменномъ столикѣ и должно было пойдти завтра заграницу.
Утромъ на ней лица не было. Борщовъ спросилъ ее:
— Не боіьна-ли ты, другъ мой?
Она отвѣчала отрицательнымъ жестомъ головы. Онъ опять воздержался отъ всякихъ разспросовъ и на цѣлый день заперся въ кабинетѣ.
Катерина Николаевна отправила, кромѣ письма въ Ниццу, еще другое письмо, по городской почтѣ, къ Зинаидѣ Алексѣевнѣ Тимофѣевой.
Она поспѣшила сдѣлать это не потому, чтобы хотѣла помириться съ Кучинымъ, но его «миссія» поставила ее къ нему въ обязательное положеніе. Внутренно она была благодарна ему. Когда она подумала о томъ, что Александръ Дмитріевичъ могъ умереть, не получивъ отъ нея ни одного дружественнаго слова, ей стало ужасно стыдно. Миссія Кучина представилась послѣ того нравственнымъ одолженіемъ.
Къ полудню, отъ безсонницы и волненій у нея сдѣлался мигрень и она пролежала въ постели до-шести часовъ и обѣдать не вышла. Сонъ прогналъ ея боль. Часовъ въ семь горничная доложила ей о приходѣ Зинаиды Алексѣевны.
Она попросила ее въ спальню и приняла въ пеньюарѣ и ночномъ чепчикѣ.
Зинаида Алексѣевна вошла съ недоумѣвающимъ лицомъ, но замѣтно была рада видѣть Катерину Николаевну.
— Зачѣмъ вы безпокоились? встрѣтила ее Катерина Николаевна: — вы-бы мнѣ написали, въ которомъ часу васъ всего удобнѣе можно застать.
— Меня? — цѣлый день! — весело отвѣтила Зинаида Алексѣевна: — я вѣдь, по прежнему, баклуши бью! Да что-же вамъ-то безпокоиться: я живу богь-зна-етъ въ какихъ меблированныхъ комнатахъ!
— О! я хожу по всякимъ квартирамъ! вскричала Катерина Николаевна.
— Вы продолжаете ваше дѣло? — спросила Зинаида Алексѣевна очень просто; но этотъ вопросъ показался ея собесѣдницѣ насмѣшливымъ.
— О моемъ дѣлѣ я съ вами не буду говорить, замѣтила она прикусивъ нижнюю губу.
— Почему такъ?
— Потому что я въ вашихъ глазахъ дитя неразумное.
— Мало-ли что я болтаю!…
— Оставимъ эту тему, — перебила Катерина Николаевна — я къ вамъ должна обратиться отъ третьяго лица… съ предложеніемъ.
— Чего? Мѣста? — небрежно спросила Зинаида Алексѣевна.
— Нѣтъ, руки… и если хотите, сердца.
— Вотъ какъ! И кто-же сей несчастный?
— Оставимте этотъ тонъ, заговорила медленно и серьезно Катерина Николаевна, — и позвольте мнѣ исполнить мою роль посредницы. Къ вамъ очень привязался Степанъ Ивановичъ Кучинъ и проситъ васъ быть его женой…
— Кучинъ!… и вы, Катерина Николаевна, сватаете мнѣ его? Позвольте, я совсѣмъ сбита съ толку, ничего не могу сообразить!
Зинаида Алексѣевна даже вскочила съ мѣста.
— Я очень хорошо знала, — возразила Катерина Николаевна, — что васъ удивитъ такое посредничество…
— Я съ облаковъ свалилась!
— Погодите. Вы знаете, какъ я смотрю на Кучина. Моего взгляда я до сихъ поръ не мѣняла.
— Еще-бы!
Но останусь ли я при немъ — это еще вопросъ.
— Почему-же такъ? воскликнула Зинаида Алексѣевна.
Лицо ея выражало и недоумѣніе, и любопытство.
— Да вотъ, видите-ли, добрая моя Зинаида Алексѣевна, — наша съ вами оцѣнка была слишкомъ теоретическая. Кучинъ не образецъ гражданскихъ добродѣтелей, онъ не забудетъ себя и своего самолюбія, но онъ все-таки живой человѣкъ.
— Онъ-то? съ совершеннымъ изумленіемъ вскричала Зинаида Алексѣевна.
— Да, онъ. Мы вотъ, тѣ самые люди, надъ которыми и вы подсмѣиваетесь, мы въ облакахъ паримъ и врядъ-ли что-нибудь путное сдѣлаемъ; а Степанъ Ивановичъ утилизируетъ то, что дѣйствительно существуетъ.
— Для того, перебила ее Зинаида Алексѣевна, — чтобы изъ жидкой благотворительности пустыхъ барынекъ дѣлать себѣ пьедесталъ.
— А лучше было-бы, если-бъ эти барыньки и такой благотворительностью не занимались?
— Однако, вѣдь вотъ вы-же ушли изъ этого міра.
— Обо мнѣ что говорить. Будемъ говорить о Кучинѣ и о васъ. Онъ васъ любитъ, это несомнѣнно.
— Старческая блажь!
Блажь пли нѣтъ, но вы ему на-столько дороги, что онъ самъ явился ко мнѣ, зная мои чувства къ нему, и слезно просилъ меня передать вамъ его предложеніе. Онъ думаетъ, что я для васъ авторитетъ.
— Ну, что-жь такое! возразила Зинаида Алексѣевна. — Въ немъ уязвленная гордость заговорила. Я осмѣлилась отвѣтить ему по своему на его миндальничанье. Вѣдь онъ уже разъ сватался!..
— Тогда вы не пошли за него, а теперь, быть можетъ, и пойдете.
— Это почему?
— Съ тѣхъ поръ вы, вѣроятно, все такъ-же волнуетесь и ищете, и навѣрно ничего не нашли…
— Тише ѣдешь — дальше будешь!
— Полноте, добрая моя! Если вы не имѣете еще никакого прочнаго положенія или не связаны судьбой съ другимъ человѣкомъ, идите за Кучина.
Выговоривъ это, Катерина Николаевна поглядѣла на гостью свою очень спокойно и сложила руки на груди.
— Да неужели вы мнѣ все это серьезно говорите? вскричала Зинаида Алексѣевна.
— Совершенно серьезно.
— Тогда я васъ не узнаю: вы не та Катерина Николаевна, которая возила меня въ Гатчино.
— Та самая.
— Чѣмъ-же васъ прельстилъ такъ почтеннѣйшій Степанъ Ивановичъ? съ задоромъ спросила Зинаида Алексѣевна.
— Онъ, вѣроятно, такой-же, какимъ былъ и прежде, все такъ-же спокойно отвѣтила Катерина Николаевна, — но вы можете сдѣлать его другимъ.
— Покорно благодарю!
Лицо Зинаиды Алексѣевны нахмурилось: Она даже поблѣднѣла и выпрямилась.
— Не раздражайтесь, пожалуйста, заговорила Катерина Николаевна, — а лучше обдумайте этотъ шагъ. На мое посредничество взгляните попроще и не пом інайте меня лихомъ.
— Прощайте! сказала смущеннымъ голосомъ Зинаида Алексѣевна и протянула руку.
Катерина Николаевна пожала и не удерживала гостью.
По уходѣ ея она опустилась глубоко въ кресло и такъ, закрывъ глаза, просидѣла съ добрыхъ полчаса. Сначала ей было очень совѣстно. Она явилась передъ Тимофбевой банальной личностью. Она сватала ее,
