написал, что особенно любит альбом Дилана Desire. Выбор показался мне несколько странным, и я имел неосторожность втянуться в дискуссию. Выяснилось, что новый знакомый предпочитает этот альбом отчасти потому, что его подарил ему в 1988 году... Майк Науменко. На катушке, естественно. Каков подарочек, а?
От неожиданности я подпрыгнул на стуле, предчувствуя крупную удачу. Мы продолжили активное общение в фейсбуке. Человека звали Борис Мазин, он работал директором крупного медиахолдинга и был родом из Казани. Смешно, но в столицу Татарстана я собирался ехать буквально через несколько дней. Мы созвонились, и началась жаркая переписка.
Вначале Борис прислал совместное фото с Майком — в квартире на Боровой. Это выглядело словно мираж. Потом выяснилось, что они дружили с 1984 по 1991 год, а последний раз виделись буквально за две недели до смерти Науменко.
Мазин рассказал, как он был меломаном, журналистом и диджеем, а также успел организовать Майку несколько концертов в Казани. Они много общались на почве музыки: постоянно обменивались магнитофонными записями и рок-прессой. Борис часто приезжал в Ленинград, и музыкант дарил ему свои волшебные переводы книг о Марке Болане.
На нашей встрече в Казани Мазин дал мне невероятное двухчасовое интервью — про «Зоопарк», ленинградский рок-клуб и самого Науменко. Мы сидели в лобби уютной гостиницы ТаtarInn и беспрерывно говорили, говорили, говорили. Вопросы Мазину задавали я и Сергей Гурьев, мой боевой друг, редактор и ангел-хранитель.
Это интервью было не похоже на сотни других. Борис рассказывал быстро и доверительно — что называется, без тормозов. Чувствовалось, что ему хочется сообщить о Майке нечто важное, о чем ленивое человечество по сей день так и не знает. И конкретно у меня после этой беседы восприятие лидера «Зоопарка» начало меняться. Было много ярких откровений, типа: «Науменко был лентяй и мечтатель, талантливый фантазер с низким КПД... Обязательно отрази в своей книге, что Майк-1985 и Майк модели 1990 года — это два разных человека. И тут дело даже не в выпивке, а в его окружении».
В финале беседы Мазин подарил мне бесценный архив: редкие фото, несколько номеров «Рокси», машинописные переводы Майка и потрепанные выпуски Melody Maker из коллекции Науменко.
Сразу после окончания интервью я пригласил Бориса посидеть в жюри фестиваля «Индюшата» в Казани. Он вначале согласился, но потом отказался. Сказал, что «здоровье паршивое». Тогда-то и выяснилось, что Мазин тяжело болеет — онкология. Просил об этом никому не говорить — мол, официально у него старая травма позвоночника. И мотивы его действий мне стали понятны.
Вернувшись в Москву, я, затаив дыхание, начал рыться в его необыкновенных архивах. Сенсационные находки не заставили себя долго ждать. В одном из номеров «Рокси» мною было найдено объявление Майка про набор в рок-группу, которое я безуспешно и долго искал. Оно датировалось 1979 годом и было совершенно бесценным.
Также в подаренных трофеях присутствовало множество фотографий — выступление Майка в Казани и часть фотоархива «Рокси», уже давно считавшегося утерянным. Но особенно меня потрясла атмосферная фотка Майка с Гаккелем, Дюшей и Ливерпульцем, сделанная где-то на Лиговском проспекте.
Еще я привез из Казани подаренную Майком Боре виниловую пластинку «LV» 1991 года и первопресс Kick Out Тhe Jams американской протопанк-группы MC5. Почему я про это упоминаю? Потому что уже тогда Мазин раздавал свою коллекцию, причем — вполне целенаправленно.
Потом мне начали приходить посылки — с кучей всевозможных синглов (от «Зоопарка» и «Аквариума» до сорокапяток Sweet и Pet Shop Boys), слегка порванные еженедельники и журналы 1972–1983 годов, подаренные ему Майком. Затем Борис прислал две переведенные Науменко книги: биографию Болана «Космический танцор» (с автографом лидера «Зоопарка»), а также толстенную энциклопедию «Рок-списки». За некоторыми из этих артефактов Борис ездил куда-то за город, в квартиру родителей.
Не поленился.
Таким причудливым образом у меня дома поселился архив Майка Науменко. В него входили редчайшие машинописные книги, диски, множество номеров Мelody Мaker, New Musical Express, Record Mirror, Cream Magazine и др. Передать сейчас собственные ощущения от этих сказочных приобретений крайне сложно.
«В ответку» я начал высылать Борису главы из книги. Мазин текст хвалил и, как мне казалось, искренне говорил, что «все написано очень плотненько». Заодно признался, что у него имеются почти все мои книги — от «100 магнитоальбомов» и «Золотого подполья» до биографий Курёхина и Кормильцева.
Пользуясь случаем, я слезно попросил Бориса найти дома подаренные Майком магнитофонные катушки — от Вудстока до Эдди Кокрена. Но, как выяснилось, все эти богатства, увы, канули в Лету. В середине 90-х их — вместе с письмами Майка — выкинул на помойку отец Мазина, бывший военный летчик и конструктор. Как сказал Боря, «папочка» сделал это с целью расширения жизненного пространства. «Четырех комнат ему, по-видимому, было мало», — с грустью заметил он по телефону.
Затем мне пришла еще одна посылка — очередной толстенный перевод Майка про Болана, плейлист концерта в Казани 1985 года и письмо Саши Старцева — о ситуации в ленинградском рок-клубе. Когда я поблагодарил Бориса, он внезапно вспомнил последнюю встречу с Майком, когда, сидя на кухне у Кирилова, лидер «Зоопарка» на прощание сказал: «Ты меня здесь видишь в последний раз... В следующем месяце я перееду жить к родителям».
Вообще получалось, что Мазин оказался чуть ли не главным архивариусом по Науменко. Я знаю, что несколько приятелей Майка на меня обидятся, но по моим тогдашним ощущениям это все выглядело именно так. Меня потрясло, как Мазин долго и горячо говорил на диктофон про «патент на правду» о Майке. Мол, раньше этим грешил Саша Старцев, а потом — друзья Майка и музыканты «Зоопарка». Что все они дружно делают из Науменко святого, и процесс стерилизации идет сейчас в полный рост. Слишком много мифологии и слишком мало «живого человека».
Короче, почти два месяца мы с Борисом чуть ли не ежедневно переписывались и делали интервью по телефону. Анализы в тот момент у него были очень плохие, и Мазин прекрасно понимал, что счет пошел на часы. Поэтому в один из вечеров тихим голосом попросил прислать книгу про Майка его родным. Он угасал прямо на глазах.
Последний наш разговор состоялся перед моей поездкой на дурной фестиваль в Витебск. Мазин был совсем плох и уже не помнил, как назывался альбом, записанный Майком перед «Уездным городом N». У него ехала крыша, но он продолжал переписываться с Наташей Науменко, и как-то сказал ей по телефону: «Жалко, что мы не познакомились с Кушниром на год раньше».
Через неделю, в понедельник 15
