— Тогда почему Клотен по-прежнему иерарх? Почему вы не сменили его? И зачем вам вменяют в обязанность выйти на поле чести?
Сцевола склонил голову набок, словно вопросы показались ему странными.
— А почему бы ему не быть иерархом? Это знамение означает всего лишь, что я отмечен моей госпожой, а не то, что Клотен лишается ее милости.
Лайам нахмурился. Он не был согласен с таким толкованием знака, поданного Беллоной. С его точки зрения, таинственные воители, обнажив головы, оказали Сцеволе почести как первому в храме лицу, что несомненно лишало Клотена всех его полномочий. Но юноша не обратил внимания на тень, пробежавшую по лицу собеседника; он был слишком занят своими мыслями.
— Правда, он, кажется, все еще сомневается в истинности видения… и кое-кто также воспринял его с трудом, но… Что же касается поединка, то участие в нем — мой долг. Бой проводится во имя нашей богини и должен при любых условиях состояться.
«Завтра в Саузварке никто не умрет», — вспомнил Лайам вчерашнее пророчество черной жрицы. Он принялся размышлять, как сообщить об этом Сцеволе, но вскоре с облегчением понял, что тот в этом сообщении и не нуждается.
— Известно ли вам, Лайам Ренфорд, что подобные поединки могут заканчиваться вничью? Хранитель оружия Эластр сказал мне: если поединок продлится достаточно долго, и при этом никто не погибнет, и кровь не прольется, то такой исход явится знаком к примирению обеих сторон.
Он улыбнулся, сдержанно и грустно. Его обезображенное лицо удивительным образом похорошело.
— А теперь я должен идти. Скоро прозвучит первый сигнал.
Лайам двинулся следом за юношей, стараясь не поднимать глаз.
В главном зале Сцевола на миг задержался. Он преклонил колени у алтаря, затем встал и быстрой походкой направился к выходу. Уже в дверях молодой иерарх повернулся и удивленно спросил:
— Вы идете?
— Я подежурю здесь, — сказал Лайам, указав на алтарь. — На случай, если воры вздумают тут пошарить, пока все будут увлечены поединком.
Сцевола обдумал его слова, глядя на пламя костра, разведенного в яме.
— Да, конечно. Пожелайте мне удачи, Лайам Ренфорд.
— От всей души желаю вам выполнить все, что вами задумано.
Юноша поднял глаза к куполу, потом вновь перевел взгляд на собеседника.
— И вам удачи, квестор Лайам.
Страж, маячивший у дверей, куда-то девался.
«Наверное, малый вышел наружу, — подумал Лайам озадаченно. — И стоит на ступеньках».
Он вовсе не полагал, что останется в храме один.
Лайам на цыпочках прокрался к выходу, чтобы проверить свое предположение, и в этот момент на улице запели рога. Потом прозвенела труба — раз, другой — и умолкла. Лайам осторожно приоткрыл дверь — чуть-чуть, ровно настолько, чтобы можно было, не привлекая к себе внимания, выглянуть, — и в щель тут же просунулась голова Мопсы.
— Ну, ты идешь? Они уже начинают!
Лайам от неожиданности отпрянул, сердце его бешено заколотилось.
— О боги, Мопса, никогда так больше не делай!
— Чего не делать? Ты что, не хочешь это увидеть?
На улице кто-то произносил речь, очевидно, обращаясь к собравшимся. Скорее всего, иерарх храма Фортуны. Голос Лайаму был незнаком, а слов разобрать он не мог. Девчонка тем временем продолжала беззастенчиво пялиться на него.
— Ну?
— Нет, — быстро ответил Лайам и, наклонившись, взял Мопсу за плечи. — Я никуда не пойду. А ты пойдешь. Ты встанешь снаружи и будешь следить за всем, что там происходит. Если поединок закончится или если просто кто-то захочет сюда войти — свистнешь. Ты умеешь свистеть?
— Ха! — выдохнула Мопса с таким видом, словно Лайам спросил, умеет ли она ходить. — Конечно, умею! А что ты собираешься делать?
— Это тебя не касается. Просто стой там и смотри.
Он вытолкнул девчонку из храма и бросился к алтарю. Лайам полагал, что в главном зале святилища будет торчать караульный, и прихватил с собой Фануила, чтобы дракончик того усыпил. Наличие стража вносило в ситуацию определенность. Убрав его, можно было действовать без помех. Теперь же, когда охранник куда-то девался, оставался риск, что в любую минуту он может сюда войти. Впрочем, выбора у Лайама не оставалось. Приходилось положиться на Мопсу и… на удачу.
«Фануил! — мрачно окликнул он. — Ты где?» «На крыше, мастер. Где наш охранник?» «Не знаю, но тут его нет. Дай мне знак, если кто-то двинется к храму. И скажи, что там происходит?»
«Иерарх Клотен выкрикивает свои обвинения. Жрец в красном слушает. Гвидерий молчит».
«Рассказывай мне обо всем».
Лайам осмотрел алтарь, полку, вырубленную за ним, и сундук, на ней помещавшийся… Затем взгляд его побежал к куполу — по звеньям цепи. Да, забраться туда будет непросто, — впрочем, должно быть, не сложнее, чем подняться по внешней стене.
Сбросив сапоги, Лайам вспрыгнул на полку и взялся за цепь. Зазоров в ней не было, но звенья были достаточно велики, чтобы хвататься за них. Металл показался ему жутко холодным.
«Иерарх Гвидерий отвечает Клотену».
Лайам сосредоточенно пыхтел, перебирая руками. Поначалу все шло не так уж и плохо; звенья были достаточно широки, чтобы служить опорой для ног.
«Я юркая, проворная ящерка, ящерка, ящерка», — повторял он снова и снова, поднимаясь по холодной, сухой цепи. По спине его заструился пот.
«Красный жрец рассказывает, что могут и чего не должны делать бойцы».
Лайам добрался до второй скобы и ухватился за нее, перенося вес тела на ноги, чтобы дать отдых рукам.
«Не смотри вниз. Интересно, далеко ли до пола? Совсем не интересно. Достаточно, чтобы расшибиться в лепешку».
Дальше цепь наискось шла к куполу. Самый сложный отрезок пути. Лайам шумно вздохнул. Он слишком медлит, оттягивая неизбежное и теряя уверенность.
— Вперед! — приказал он себе. — Пошел!
— Дядя?! — раздался снизу голос Мопсы. — Эй, где ты?
— Следи за дверью! — прошипел Лайам, оглянувшись через плечо. Это было ошибкой. Девчонка стояла у ямы с огнем, в сотнях миль от него. Достаточно далеко, чтобы расшибиться. И не в лепешку, а вдребезги. Достаточно далеко.
С улицы вновь донеслось пение походного горна, и Лайам крикнул:
— Следи за дверью, маленькая паршивица!
Мопса задрала голову и от удивления разинула рот. Затем (примерно через пару часов), захлопнув его, она побежала к двери.
Лайам ухватился за цепь, отходящую от стены, закинул на нее ноги и пополз вперед, пуская теперь в ход еще и колени. Из юркой ящерицы он превратился в довольно неуклюжую обезьяну, карабкающуюся по нескончаемой ветке. Пот ручейками тек по всему его телу, делая пальцы скользкими, вызывая зуд в голенях. Лежавшая в пристегнутом к поясу кошельке связка отмычек звякнула, и Лайаму сделалось тошно при мысли, что она выпала из него. Плотно ли он завязал кошелек? Лайам замер и прислушался, зажмурив глаза… Ответного звяканья снизу не донеслось. Должно быть, кошелек все же завязан.
