и будьте уверены в том, что, несмотря ни на какие соглашения, проливы в любом случае будут нашими!.. Меня сейчас больше всего волнует вопрос, каким образом противодействовать сепаратным переговорам здесь, в России, – после небольшой паузы добавил он. – Для этого прежде всего необходимо установить круг противников и поклонников войны в императорском окружении. – Посол встал и, подойдя к инкрустированному перламутром и слоновой костью буфету, явно привезенному из далекой Индии, достал поднос, на котором уже стояли два хрустальных бокала и бутылка шотландского виски. Поставив поднос на стол, посол разлил по бокалам виски и, разбавив один из них содовой, вопросительно взглянул на майора.
– Я, как настоящий русский, пью неразбавленным, – с гордостью в голосе промолвил Джилрой. Взяв протянутый Бьюкененом бокал, он отпил небольшой глоток и с удовлетворением промолвил: – Давно я не пробовал такого прекрасного виски.
Пропустив эти слова мимо ушей, посол неожиданно спросил:
– Как, по-вашему, кто из близкого окружения и министров подвигает императора к выходу из войны? Вы уже довольно продолжительное время находитесь в России и, мне кажется, должны иметь на этот счет свое мнение.
Прежде чем ответить, Джилрой сделал еще глоток божественного для любого англичанина напитка, потом неторопливо затянулся сигарой.
– Министры приходят и уходят, а он остается, – задумчиво промолвил он.
– Вы имеете в виду Распутина, – догадался Бьюкенен. – Возможно вы правы…
– У меня есть этому неопровержимые доказательства, – уверенно заявил военный агент. – Перед самым началом войны старец засыпал царя телеграммами, в которых призывал «папу» не развязывать «кровавой бойни». Мои люди сумели раздобыть несколько подобных писем и телеграмм Распутина к царю и царице.
Джилрой вытащил из внутреннего кармана френча туго набитый бумагами конверт. Встав с кресла, он подошел к столу и выложил перед послом документы, обличающие Распутина, как ярого противника войны и миротворца, а вернувшись обратно, с интересом наблюдал за тем, как менялось лицо Бьюкенена по мере ознакомления с бумагами.
В телеграмме, отправленной Распутиным Николаю II 29 июля 1914 года, сразу же после подписания указа о всеобщей мобилизации, провидчески говорилось:
«Беда, горя много, просвету нет, слёз-то море, и меры нет, а крови? Что скажу? Слов нет, ужас неописуемый. Знаю, все от тебя хотят войны, и верные, не зная, что ради гибели. Тяжко Божие наказание, когда он отымет путь. Ты царь, отец народа, не попусти безумным торжествовать и погубить себя и народ. Всё тонет в крови великой. Григорий».
Особенно посла поразило проникновенное письмо старца к императрице.
«Милай друг, есчё скажу, вот меня все убить хотят. Как на улицу выхожу, так смотрю во все стороны, не видать ли где крови. Беда. Да. Хотят убить. Не понимают, дураки, я Рассею люблю, хоть против Папы и Мамы грешен во многом, но неволею, клянусь крестом. Одного не понимают, меня убьют, и Рассеи конец. Вместе нас с ней похоронят. Беда, темно, просвету нету. Вздохнуть не могу. Боль в груди. Убить хотят. Воронье. Тяжко Божие наказанье. Сердце ноет. Спать не могу. Сожгут они меня. Чую сожгут. Они не знают: Распутина убьют, Рассеи конец. Не попусти безумным торжествовать. Они не меня будут жечь, они Рассею будут жечь. Огонь по всей Рассеи пройдёт. Мне плохо. Всем плохо будет, горько будет. Вспомни. Вспомни потом. Я дым от пожарищ нутром чую, гарью пахнет. Куда не пойду, всюду гарь. Убьют меня. Вся тонет в крови, велика погибель, бес конца печаль…»
– Телеграммы телеграммами, – глухо промолвил Бьюкенен, ознакомившись с добытыми военным агентом бумагами, – только мне до сих пор с трудом верится в то, что этот сибирский мужик взял такую власть над императором, что может подчинять его своей воле. Да и Палеолог на мой вопрос: «Имеет ли Распутин такую же власть над императором, как над императрицей?» – не задумываясь ответил, что разница ощутима, особенно тогда, когда «старец» вмешивается в политику. Тогда Николай II облекается в молчание и осторожность, он избегает затруднительных вопросов; он откладывает решительные ответы. И только после большой внутренней борьбы, в которой его прирожденный ум часто одерживает верх, он соглашается или нет. И в самом деле, перед началом войны, по совету таких вот миротворцев, отговаривавших его от первого шага на пути к полному разрыву с Германией, император чуть было не отозвал свой приказ о всеобщей мобилизации. И только после давления генералов и министра Сазонова он принял нужное нам решение. Поэтому необходимо сделать все для того, чтобы это его решение, несмотря ни на что, лишь только крепло. «Война до победного конца!» – вот единственно верный девиз для нашего российского союзника… А для того, чтобы нейтрализовать «миротворца» Распутина, необходимо прежде всего науськать на него либеральную прессу, – добавил Бьюкенен, после небольшого раздумья, – и тогда любая статья о его похождениях, разврате и пьянстве косвенно ударит и по императрице. Кстати, недавно ко мне обращался издатель газеты «Новое время» Суворин, просил оказать финансовую помощь. Я обещал подумать и теперь считаю, что настал момент в полной мере показать российской общественности истинное значение «старца» и его довольно влиятельного «двора». Мы окажем Суворину финансовую помощь и возьмем в свои руки «Новое время», направив деятельность издательства в нужное русло. Главное в этом деле, ничем не брезговать. Германофилы и миротворцы должны получить сокрушительный удар. Я думаю, что российские либералы нас поддержат…
– Непременно, сэр! – с воодушевлением воскликнул Джилрой. – Скажу больше: либералы затевают заговор против царя. – Он победоносным взглядом окинул Бьюкенена, ожидая увидеть на его лице искреннее удивление. Но лицо посла оставалось все таким же спокойным и умиротворенным, только в глазах проявился интерес.
– Мне достоверно известно, что сговор против императора зреет давно, после первых крупных поражений русских, – как о чем-то вполне обычном сказал посол. – У меня есть информация и о том, что в настоящее время к заговору присоединились не только крупные российские бизнесмены, но и военные. Против царицы и ее «друга Распутина» выступают многие члены императорской фамилии, великие князья. Но, насколько я знаю, у заговорщиков нет лидера и четкой программы. Политикам нужно одно, генералам – другое, а великим князья – третье. Именно поэтому нам необходимо объединить и возглавить всех недовольных императором. Кто, по-вашему, может стать лидером?
– Я думаю, Верховный главнокомандующий, сэр.
– Что ж, великий князь Николай Николаевич – достойная кандидатура. Одно то, что он во всеуслышание заявил, что если Распутин вздумает появиться в Ставке, то будет непременно повешен, говорит о многом. А что вы скажете о министре земледелия Кривошеине и его друзьях, думских лидерах Гучкове и Милюкове?
– Болтуны! Но как идеологи
