Тревога. Выходим в норму.
– Давайте, мистер Пиньяц.
Результат не слишком эффектен. Ракета испаряется, но я не вижу ее гибели на экране.
– Командир, оружейный на связи. Гамма-лазера больше нет.
Разваливается эта куча хлама.
Танец снов на границе смерти тянется еще полчаса. Мы сбили еще четыре преследующие ракеты, потеряли еще один лазер. Уэстхауз проматывает топливо, колдуя над скоростью. У командира, как всегда, какая-то своя мысль. Я ни малейшего понятия не имею, что он планирует. Пытаюсь отвлечься на собственные проблемы.
Перемена. Очень захватывающая. В нас летят три ракеты. Как на этот раз увернемся? Времени на хитрости нет. Остановиться и сбить одну – настигнут другие.
– Командир, инженерный на связи. – Это снова Вейрес. – Водорода осталось на пять минут.
– Спасибо, мистер Вейрес. Максимальная мощность. Закачайте в хранилище, сколько сможете.
Я панорамирую Ханаан. Еще ближе. Пешком дойти.
– Сэр? – спрашивает Вейрес.
– Минутку. Уэстхауз, продолжайте. Лейтенант, просто выдайте всю накопленную мощность.
Командир погружается в свои мысли. Я смотрю в дисплей, смотрю на Уэстхауза. Он закончил танец. Ханаан раздувается, как воздушный шар. Мы несемся прямо на него.
Командир включает интерком и начинает вещать на весь корабль.
– Солдаты, осталось взять последний барьер, и у нас осталась последняя уловка. Это был хороший корабль. На нем летали отличные команды, а нынешняя – самая лучшая. Но теперь корабль мертв. Он не может летать и не может драться.
Что за пораженческие разговоры? Старик никогда не сдается.
– Мы выйдем на орбиту по эту сторону луны и разделимся на отсеки. Ту фирму это должно удовлетворить. Служба спасения нас подберет. В отпуске соберемся у меня в Кенте на ужин в память нашего корабля.
Я уже чувствую, как пахнут сосны, слышу бриз в их кронах. Неужели Мери и вправду ушла?.. Шерон… Ты привела обратно свой клаймер, лапонька? В драке с конвоем их не меньше дюжины пропало…
Экипаж отвечает Старику молчанием. Самой нерушимой тишиной, какую я в жизни слыхал.
А что говорить? Предложите другой вариант.
– Солдаты, нашими руками делается история. Я горжусь, что служил с вами.
Впервые Старик командует кораблем сидя.
Он кончился. Расстрелял последний диск. Но все так же вьются вокруг него беспокойные клубы дыма.
– Скоро ли, мистер Уэстхауз? – спрашивает он ослабевшим голосом.
Мы делаем последний краткий перелет в гипере. Продолжаем сбивать с толку ракеты.
– Две минуты тридцать… пять секунд, командир.
Странный этот Уэстхауз. Невозмутимый. Тот же профессионал, что и в день погрузки на борт. Когда-нибудь он с хладнокровием Старика будет командовать клаймером.
– Сержант Никастро, обратный отсчет к разделению. Тродаал, впрысните еще раз в штаб информацию о наших намерениях. Мистер Уэстхауз даст вам данные орбиты. Воспользуйтесь второй аварийной частотой.
Что будут делать ракеты, когда их цель разлетится по пяти направлениям? Три ракеты. Кто-нибудь да выкарабкается.
Эй, вы, боги войны, дайте передохнуть!
Шанс есть. Какой-никакой, а есть. Хозяева этих охотников преисподней не могут поправлять действия своих псов. Тем приходится рассчитывать исключительно на собственные тупые мозги. Потому-то мы до сих пор живы.
Спазм у меня в желудке еще туже. Страшно. На нас с ревом несется момент истины.
Мы прошли барьер, за который противник пока не рискует перешагнуть. Может быть, линия планетарной обороны завязала смертельный узел вокруг Тервина и за нами гоняются только эти три киллера-имбецила?
Что на камере? Тервин. Его ко всем чертям расколошматили, а работа все кипит, плетет паук свою огненную паутину.
Клаймер виляет. Уэстхауз с Вейресом обмениваются проклятиями. Последние секунды перед выходом на орбиту.
Я вот что скажу. Когда напуган до мокрых штанов, на другом сосредоточиться трудно.
Пиши. Займи руки делом. Все что угодно, лишь бы отвлечься.
– … девять… восемь… семь… – тихо звенит голос Никастро.
Шесть – пять – четыре – три – два – один – НОЛЬ!
Ба-бах!
Ты мертв.
Нет. Я не мертв. Еще нет.
Корпус сотрясает волна грохота – отдаются отстреливаемые болты. Превосходно. Слава Богу. Хоть что-то еще работает как надо. Меня ударяет в бок. Наш блок ракет уносит нас от остальной части корабля.
– Отделение рабочего и инженерного с зажиганием ракетных двигателей, командир.
Какое тонкое наблюдение!
Голова кругом идет. Аквариум дисплея пылает. Где ракеты? Не поймешь. Антенны были на торе. Мы летим вслепую…
Тяга прекращается. Затычки столпились у переборки между нами и оружейным. Легкость в голове… Свободное падение. Искусственной гравитации нет. Командир выплывает из кресла.
Сериал продолжается с участием теперь уже следующих отсеков. Последним будет отделяться эксплуатационный. Грохот там будет убийственный. Чарли, надеюсь, ты выдержишь. Кригсхаузер, ты так и не назвал имени.
– Оружейный отсек отделился, командир.
Одна камера наружного наблюдения у меня осталась. Я слежу за пламенем ракет. Резко усиливаю увеличение. Вижу тор. Он пылает, качается, вертится, стремительно уменьшается, озаряемый ракетами. В тех местах, где его лижут лучи прожекторов, остаются серебряные следы.
Клаймер уходит из поля зрения. Появляется полумесяц Ханаана. Мы идем в сторону рассвета. Надеюсь, спасатели разберутся в наших траекториях.
Встает солнце. Яркое, величественное, оно ползет по той излучине мира, к которой мы так давно вожделеем.
Где же ракеты противника?
Есть что-то особенное в зрелище, когда мать-звезда материализуется позади планеты-дочери. Это наполняет благоговением перед творением. Даже теперь, когда смерть гонится по пятам. Вот это да еще, быть может, облака – высшие доводы в пользу существования Создателя.
Пора снова глянуть на тор.
Боже! Новое солнце!
– Тор! Первая ракета попала в тор, – произносит Берберян. Голос, как жабье кваканье.
Ну естественно. Top – самая большая цель. Через несколько секунд с ним все будет кончено… По нашему отсеку проносятся вздохи. Слабеет напряжение. Теперь наши шансы – пятьдесят на пятьдесят.
– Ого! Снова в тор! – кричит Берберян. – Вторая хренова проклятая ракета, мать ее, тоже долбанула в тор!
– Давайте докладывать по установленной форме, – наставительно предлагает командир.
